Это могли быть мы
Шрифт:
– Мам! – Голова Оливии повернулась на резкий окрик Делии. – Можешь просто…
Она начала терять терпение. С ней никогда подобного не случалось. Какой-то части Адама стало интересно, что будет дальше, и в то же время он пришел в ужас.
Последние поклонники Эндрю двинулись легкой походкой в сторону Бейкер-стрит, оборачиваясь, чтобы рассмотреть, что происходит.
– Что ты хотела нам сказать? Что случилось, Делия? – испуганно спросил Эндрю.
Она рассмеялась.
– Что случилось? Это вы меня спрашиваете, что случилось?
Он побледнел.
– Конечно, я понимаю. Я… совершил огромную ошибку, но…
– Ошибку…
–
– Благодарен?
Она что, так и собиралась повторять за ним?
– Эндрю, моя мать воспитывала ваших детей за вас. Заметим, вместо того чтобы воспитывать собственную дочь. Она стирала ваши носки, готовила вам еду, организовывала вашу жизнь, чтобы вы смогли написать эту книгу. И глядите-ка: стоило вашей бывшей жене снова появиться на горизонте, как вы тут же о ней позабыли. Вы даже не сказали ей «спасибо».
Неужели дело в этом? Неужели старый болван был так растерян из-за того, что происходило с матерью Адама? Не мог же он по-прежнему любить ее. Таких идиотов не бывает.
– Я…
– Разве причина не в этом? Или мама значит для вас так мало, что вы в любом случае забыли бы о ней?
Оливия по-прежнему смотрела на дорогу, словно речь шла о ком-то другом. Адам стоял завороженный. Все это время он знал Делию изящную, молчаливую, спокойную, а оказалось, что внутри нее скрывается тигрица. Боже правый! Он ни за что не сможет бросить эту девушку, будь она даже его сводной сестрой. Других таких не существует. А она продолжала:
– За все эти годы вы с ней даже не переспали, Эндрю. Так ведь?
Оливия поморщилась. Эндрю побагровел.
– Делия! Ты не имеешь права так со мной разговаривать. Ты расстраиваешь мать и портишь мой лучший вечер!
Он и не думал, что его отец может так говорить с Делией – для него она была особенной девушкой, талантливой и милой дочерью, которой у него никогда не было. Адам расхохотался.
– Тебе что, пять лет? Брось, пап. Она права. Кто ты для Оливии? Кто она тебе?
– Я… э…
Делия бросила на него благодарный взгляд, и это было так прекрасно, что он едва не потянулся, чтобы взять ее за руку, но она обхватила лицо руками, будто мужчина на картине «Крик».
– Господи! Вы должны решить, Эндрю. Ради нас всех. То, что Кейт возвращается и что вы забыли поблагодарить маму, и другие ваши действия… Это все влияет на нас. Вы забываете об этом. Мы все зависим от этого. Особенно теперь.
Эндрю озадаченно посмотрел на нее.
– Что ты имеешь в виду?
Делия глубоко вздохнула и посмотрела на Адама, и он понял, что сейчас она это скажет – то, что отказывалась говорить прежде. Внутри него все перевернулось, словно на американских горках.
– Потому что… – начала она дрожащим голосом. – Потому что я беременна. Беременна от Адама. И да, это значит, что ребенок может быть как Кирсти, поэтому мы должны решать. Кем мы все приходимся друг другу? Семья мы или что-то другое? Или мы просто… знакомые?
Кейт, 2012 год
В тот вечер, когда едва не умерла Трикси, у Кейт выдался хороший день на ток-шоу. Сначала не все шло гладко – она начала писать сценарии для своего раздела и иногда запиналась, читая с телесуфлера, а ее шутки проходили предварительный контроль, чтобы не задеть чувства американской домохозяйки. Ничего по-настоящему смешного в сценарий в итоге не попадало, а кожа
Теперь Конор чаще всего ночевал в ее комнате, и Кейт заметила, что он даже стал оставлять свои вещи – книги, недопитые стаканы, бумажные платки, которые ей приходилось убирать. Его собственная комната оставалась святилищем, и в те ночи, когда он не приходил к Кейт, она испытывала жгучее влечение к нему, ворочалась в постели и думала о том, почему сама не может пойти к нему. Она даже не была уверена, что он ее впустит. Это была своего рода игра. Возможно, поэтому она до сих пор и хотела его с такой силой даже через без малого пять лет.
Секс оставался единственной ситуацией, когда они могли говорить что угодно. Она могла называть его холодным ублюдком, помешанным на контроле, в промежутках между поцелуями, во время которых она, казалось, высасывала из него воздух. Он дергал ее за волосы, шлепал по заду, и она этого хотела, даже умоляла об этом.
Все годы брака с Эндрю она не понимала, что секс – это другая страна с собственными правилами. Но после она часто лежала без сна и думала о его холодности, о том, будут ли они когда-нибудь встречаться с друзьями, ездить в отпуск, украшать вместе рождественскую елку. Ей даже начинали чудиться слова, которые они никогда не говорили друг другу: «Я люблю тебя». Те самые слова, от которых она с отвращением отмахивалась, когда их произносил Эндрю. Слышать их от Конора было бы бесценно. Потом она думала: «Нет, все в порядке. Он – всего лишь мужчина, и нас обоих устраивает свобода». Ничего, что ей было уже сорок. Если больше не хочешь детей, время больше не имеет значения, и можно нестись по нему очертя голову. Можно потратить десяток-другой лет на мужчину, в чьей любви не уверена.
Потом настал день, когда все изменилось. Она переодевалась после шоу, дрожа от адреналина и испаряющегося пота. Они освещали Олимпиаду, и Кейт пользовалась большим спросом как настоящая британка, способная рассказать о стране, о достопримечательностях Лондона, о британских обычаях, об успехах команды-хозяйки, и это пробуждало в ней странный прилив гордости, хоть она уже давно уехала за границу. Ее глаза под слоем косметики опустошенно поблескивали. Потом в гримерке вдруг появился Майкл Голд, важный продюсер, который ее нанял на работу. На секунду она рассердилась, что он не постучал, а потом поняла, как быстро включились старые инстинкты. Она стала важным человеком. Она заслуживала многого, и, возможно, более качественного чая. Она открыла рот, чтобы попросить его выйти, но увидела его лицо.
– Кейт, у нас проблема.
В животе все перевернулось.
– Что-то с шоу?
Он закрыл дверь.
– С шоу все хорошо. Отзывы положительные, особенно теперь, когда ты немного сгладила углы.
– Тогда в чем дело? – разозлилась она.
– Почему ты не сказала мне, что у тебя нет грин-карты?
Кейт никогда об этом не думала. У нее была временная рабочая виза, выданная сначала на три года, а потом продленная кем-то в компании Конора, и она полагала, что на будущий год, когда истечет срок, произойдет то же самое.