Это могли быть мы
Шрифт:
Другая группа людей позади первой. На глазах у Кейт эта группа – в основном женщины и несколько мужчин – рассредоточилась и образовала для нее своеобразный коридор. На них были ярко-красные светоотражающие жилеты с надписью на спине крупными буквами: «Смотритель». Короткие стрижки, татуировки, очки в роговой оправе, участливые и решительные лица. Они окружили Кейт. Одна из женщин, в кресле-каталке, решительно проехала сквозь толпу, рассеяв протестующих, и сильной мускулистой рукой ухватила Кейт за запястье.
– Все в порядке, – сказала она. – Мы вас в обиду не дадим. Не обращайте внимания на пролайферов. Это просто
Вот так Кейт и познакомилась со Сьюзи – в день, когда она прервала свою третью беременность.
– Фетишизация материнства – одна из самых тонких форм патриархии, Кейт.
Сьюзи макнула печенье в чашку кофе размером с небольшое ведро.
У Кейт закружилась голова.
– Что ты имеешь в виду?
– Подумай сама: если дети – это своего рода священная самореализация для женщины, то никто не может утверждать, что это просто тяжкий труд.
– А…
Выходя в тот день из клиники и не чувствуя части тела, будто после визита к стоматологу, она увидела на земле листовку. «Стань добровольным смотрителем». Кто-то наступил на нее, оставив большой грязный отпечаток, но Кейт все равно нагнулась – с трудом – и подняла бумажку. Те люди, что укрыли ее от протестующих, словно щит, были добровольцами. Как ни странно, но собственные мысли Кейт по поводу аборта были скорее на противоположной стороне. Конечно, она верила в право женщины выбирать. Так было всегда. Но разве она сама выбирала? Или Конор сделал это за нее? Она ни слова ему не сказала за следующие несколько недель, в которые не прекращалось кровотечение, но потом вышла в сеть, разыскала свежую информацию для «Смотрителей» и пришла. Ей едва не дали от ворот поворот – Кейт не была активистом, как показал ее опыт участия в группе поддержки в Бишопсдине. Но она должна была сделать что-то с тем гневом, который рос внутри, заменив ребенка.
Она оказалась в убогой комнатушке с пластиковыми стульями вдоль стен, высокими грязными окнами и кофейником на складном столике. Кейт показалось, будто она вернулась на несколько лет назад в Бишопсдин, и ей захотелось развернуться и убежать. Это были люди не ее круга – нигде не было видно ни мелированных волос, ни дизайнерской одежды. Но ведь это было не так, верно? Это они провели ее через толпу, направляя уверенными крепкими руками.
Первым человеком, которого она узнала, была ее спасительница, устроившаяся поближе к кофе. Кейт робко улыбнулась.
– Привет… Я… Вы помогли мне. В клинике.
Сьюзи была плотная, с наполовину обритой головой и татуированными руками. Ей ампутировали ногу из-за запущенного диабета после того, как она лишилась медицинской страховки и не смогла оплачивать инсулин. Кейт пришлось переспросить ее: казалось невероятным, что такое возможно в этой стране, где продается кофе за десять долларов.
Сьюзи, как и бедняжка Эйми, и даже в большей степени, отличалась от прежних подруг Кейт, вежливых англичанок или даже лощеных высокопоставленных обитательниц Лос-Анджелеса, с которыми ей иногда доводилось обедать. Сначала она решила, что Сьюзи – лесбиянка, но на деле та называла себя пансексуалом. От нее исходил дух спокойной уверенности, пьянивший Кейт. Словно ее вообще не беспокоило, что о ней подумают люди и, более конкретно, мужчины. Уже одно это казалось бунтарством. В первый день она просто начала рассказывать Кейт
– Материнство – это работа с невозможными требованиями. Можно любить детей и все равно чувствовать, что не можешь о них заботиться.
Впервые кто-то, казалось, понимал ее. Это было сложно. Любовь существовала. Иногда – разве нет? И существовала боль. И в конце концов боль победила. Если бы она осталась, то могла бы причинить вред им или себе, или всем вместе. Как Эйми. Она пошла на этот поступок ради них. Или это просто был повод уйти? Может быть, она их вовсе и не любила?
– Я своих оставила, – неожиданно для себя сказала она. – В Англии. У меня двое детей. Я их бросила.
Сьюзи приняла это известие с тем же спокойствием, с каким рассказывала Кейт о перевязке маточных труб, за которую ей пришлось заплатить самой, потому что никто не мог поверить, что такая молодая женщина не хочет детей. Эффект оказался удивительным.
Кейт почувствовала, что могла говорить с этой женщиной, которую только что встретила за кофе и пончиками в обветшалом общественном центре, обо всем, что приходило ей в голову. Как получается, что некоторые люди, просто не осуждая, способны вытянуть из тебя всю правду? Прежняя Кейт, Кейт-до-Кирсти, была склонна судить о людях, оценивая их одежду, прическу, макияж, их работу, содержимое их холодильников. Теперь же она изменилась, ее прежняя сущность затерялась где-то посреди океана. Возможно, только возможно, что ее круг – вовсе не те люди, о которых она думала, потому что она сама была не той, кем считала себя.
Сьюзи разломила печенье.
– Мне было лет двадцать. Абьюзивные отношения. Он меня побил, и я поспешила в эту чертову клинику, где делали аборты. Диабет у меня уже был запущенный, и я решила, что еще один раз может меня убить, поэтому сразу после этого перевязала трубы. Черт, рожать детей – это не мое.
Кейт переполняли чувства.
– Я их не хотела. Думала, что хотела, но не хотела.
Сьюзи продолжала кивать. Она поощряла доверие, практически вызывала Кейт на соревнование: кто скажет более страшную вещь.
– Я не могла их любить, – поспешно призналась Кейт. – Во всяком случае, достаточно сильно любить. Мальчик был всегда такой злой, трудный. А девочка… Она – инвалид. Не уверена, что она даже знает, кто я такая.
Почему она использовала настоящее время, говоря о дочери? Кирсти осталась в прошлом вместе со всей прежней жизнью. Кейт вспоминала вцепившиеся в нее маленькие ручки.
– Просто было так трудно справляться со всеми ее потребностями. Понимать, что она всегда останется такой… такой…
Вдруг она осознала, что Сьюзи – тоже инвалид. Ей всегда казалось, что инвалидность – это что-то всеобъемлющее, переворачивающее всю жизнь, но, несомненно, бывали и такие случаи: просто женщина, которая иногда пользовалась коляской, а иногда – костылем. Она виновато замялась, но только пробудила больший интерес со стороны Сьюзи.
– Но разве все так просто – инвалид или не инвалид? – сказала она. – Думаю, у каждого найдется что-нибудь свое. Психическое здоровье, трудное детство, аллергии… Ну, сама понимаешь. Так-то, не обязательно считать нас иной категорией людей.