Это не учебная тревога
Шрифт:
— Кэри, — зовет Райс.
— Идите. Отвалите от меня.
Райсу большего не требуется. Он берет меня за руку и уводит из медкабинета. Тихо прикрывает дверь и молча смотрит сквозь окошко на Кэри. Мое сердце молотом бьется в груди. Райс разворачивается ко мне:
— Никому нельзя об этом рассказывать.
— Я знаю.
— Я серьезно, Слоун. Никому нельзя…
— Я знаю.
Он тяжело сглатывает, кивает, и мы направляемся по коридору назад в банкетный зал. Я вдруг пугаюсь, что все прочитают по моему лицу то, что я услышала, поэтому я останавливаюсь. Райс тоже. Он ждет, что я продолжу
— Тебе нехорошо? — спрашивает Райс.
— Дай мне минуту.
— Виски не очень сочетается с травмой головы?
— Я сейчас не хочу находиться рядом с тобой.
Моя грубость удивляет парня, сказавшего мне убить саму себя, но при этом не давшего это сделать. Он уходит. Проводив его взглядом, я опускаюсь на пол.
Отец не стал искать Лили, когда она ушла из дома. Ей исполнилось девятнадцать. Она была взрослой и совершеннолетней. Но он пришел в такую ярость, что я не понимала, почему он не пошел в полицию, чтобы они ее нашли. Не знаю, почему он ее просто отпустил. Наверное потому, что остался тот, кому еще можно причинять боль. Кэри хотел использовать Харрисона как наживку, а Касперы ему помешали. Касперы решили, что нашу маленькую группу должен возглавить Кэри. Они тоже хотели использовать его. И я использовала мужчину на улице. Он совершенно ничего для меня не значил. А меня… меня тоже использовали? Я тоже была у Лили наживкой?
Я иду в туалет и ополаскиваю лицо холодной водой. Чувствую себя ужасно. Вернувшись в зал, вытягиваюсь на своем мате. Грейс лежит на мате Трейса, а Трейс с Харрисоном на противоположном конце комнаты едят чипсы. Харрисон болтает, а Трейс, как это ни странно, слушает его. Должно быть, он чувствует себя виноватым из-за того, что Кэри выплеснул на том свою злость, или он уже напился в хлам. Другой причины ненаплевательского отношения Трейса к тому, что рассказывает ему Харрисон, я найти не могу.
Харрисон должен был умереть.
— Ему очень плохо? — выдергивает меня из моих мыслей Грейс.
— Кому?
— Кэри.
— А тебе какая разница?
— Просто скажи мне, как он.
Мне хочется ответить, что ему очень плохо. Что Кэри совсем не такой, каким она себе его представляет, что он одновременно и лучше, и хуже. Но я не могу.
— Он весь обрыдался.
— Ага, как же.
— Я никогда еще не видела, чтобы парень так плакал. Даже Харрисон.
Грейс обдумывает мои слова.
— Он пьяный, так что это совсем ничего не значит.
— Может быть, только алкоголь помог ему выплеснуть то, что накопилось у него внутри.
— Ну конечно.
Нет, это невыносимо. Грейс. Раскалывающаяся от боли голова. Трейс. Кэри. Харрисон должен был умереть. Я должна была умереть.
— Вы с Трейсом упорно ненавидите Кэри. Он это чувствует.
— А по-твоему, я должна его простить?
— По-моему, у тебя всё еще что-то осталось, в то время как у него не осталось ничего, и он извинился перед вами двумя. — Я закрываю глаза. Опьянение прошло, если оно вообще было, и я лишь чувствую
— Он всего лишь один раз извинился.
— Что-то изменится, если он извинится перед вами миллион раз?
— Я никогда не видела его плачущим.
— Тогда сходи в медицинский кабинет.
— Ты не объективна.
— Он сказал… — я замолкаю, а затем опять лгу. Может, моя ложь хоть чем-то поможет. — Он сказал, что это должен был быть он.
— Не верю.
— Не верь. — Я ложусь на бок, спиной к Грейс. — Твое дело.
Через какое-то время солнце садится. Мы ложимся спать задолго до этого.
Глава 3
Я стою на краю утеса, ощущая в груди пустоту — как будто сердца в ней нет.
Слоун.
После спиртного голова ватная, а веки такие тяжелые, что я едва могу их поднять. Но я слышу зовущий меня голос. Я должна дать знать, что слышу, что он меня зовет.
— Отец…
Как только это слово срывается с моих губ, я пробуждаюсь и подавляю рвотный позыв. Одно дело, когда я намеренно произношу его вслух, и другое — когда оно вырывается у меня невольно. Отец. Я медленно сажусь и смотрю на часы. Пять утра. На своем мате ерзает и переворачивается Райс. У него чистое, гладкое лицо. Все вокруг погружены в глубокий сон и проспят еще несколько часов. Я завидую им, потому что тоже хочу спать, как они. Сейчас это единственное, чего мне хочется.
Шаги.
В коридоре.
Сначала приходит мысль, что это Кэри. Кэри, возвращающийся к нам из медкабинета. Это его шаги. Если бы! Шаги тяжелые, неровные и настолько знакомые, что у меня по коже бегут мурашки. Я вспоминаю ладонь на своем лице. Отец? Шаги приближаются. Когда кто-то проходит мимо двери, на пол падает тень. Я улавливаю ее краем глаза, повернув голову в сторону коридора. Человек. Значит, прикосновения мне не приснились. Нет. Прижав руку к груди, я ощущаю, как она ходит ходуном. Мое дыхание частое и прерывистое — болезненное, по сравнению с тихим и размеренным дыханием Райса. Я только что кого-то видела. Я в этом уверена.
Нет. Со мной просто что-то не так. Я вышла на улицу и вернулась оттуда не в себе. И теперь мое сердце пытается убедить меня в том, что я только что видела идущего по коридору отца. Я схожу с ума. У меня точно едет крыша. Я встаю и не чувствую ног. Это так странно, что я начинаю сомневаться в том, что проснулась. Может, я всё еще сплю? Я щипаю себя за руку. Больно. На цыпочках обхожу Грейс и тихонько трясу ее за плечо, пока она не открывает глаза.
— Слоун? — сонно моргает она. — Ты чего?
— Я не сплю?
— Что?
— То есть… ты что-нибудь слышала?
— Нет. — Она трет глаза. — Я спала. Что случилось?
— Ничего. Ничего. Прости. Спи дальше.
— Слоун…
— Забудь.
— Нет. Что ты…
— Ничего. Прости. Наверное, мне приснился кошмар.
Хмуро глянув на меня сквозь полуприкрытые веки, она переворачивается и ложится на живот. Я стою в середине комнаты, не зная, что делать. Заснуть я не смогу. Я спала как убитая, а потом проснулась и услышала… нет, я ничего не слышала. Я ничего не слышала.