Это не учебная тревога

Саммерс Кортни

Я сажусь на свой мат и пытаюсь успокоиться. Выдерживаю лишь минуту, после чего снова вскакиваю на ноги, хватаю фонарик и иду в туалет. Там некоторое время стою над раковиной, положив ладони на краны с горячей и холодной водой. Сердце трепыхается в груди. Я включаю воду. Сколько ее осталось в баке? Сколько ее растратили, смывая с меня в душе кровь инфицированных? Сколько ее было на тот момент, когда мы пришли в школу? Я складываю ладони лодочкой, подставляю под струю и ополаскиваю лицо. С меня слетают последние остатки сна, и теперь я уже уверена, что

не сплю, но не уверена, что мне следовало в этом убеждаться. Я не закрываю воду и, прислонившись к кабинке, слушаю, как она течет, зная, что не должна бы этого делать. Почему-то звук льющейся воды напоминает мне о поющих в деревьях птицах. Остались ли еще птицы? Я отбрасываю эту глупую мысль.

Конечно, остались.

Я выключаю кран и выхожу из туалета. Но не иду в банкетный зал, а вместо этого направляюсь в противоположную сторону, куда удалились причудившиеся мне шаги.

Не знаю, почему меня тянет следовать за своим кошмаром.

Звук моих шлепающих по полу босых ног действует на нервы, и я ускоряю шаг. Я приближаюсь к забаррикадированному черному входу, ведущему на стадион. Подхожу к дверям, протискиваясь между партами, наваленными почти во всю ширь коридора. Вклиниваюсь в свободное местечко и утыкаюсь лбом в стену. Что я делаю?

Я так долго стою в этой позе, что ноги немеют, а шея и плечи начинают ныть. Снаружи ничего не слышно.

Со взрыва на бензоколонке на улицах очень тихо.

Как там сейчас? Каким стал мой дом? Я скучаю по своей комнате, по своей постели. В моей спальне, дома, я спала летом с открытым окном, слушая шум проезжающих мимо машин и шорох кленовых листьев, шуршащих друг о дружку при ветре. Лили обычно тайком залезала в мою комнату через окно, забираясь по клену.

Я чувствую кого-то у себя за спиной.

Резко развернувшись, ударяюсь боком о парту. Я сгибаюсь, от боли на секунду обо всем позабыв, а потом поднимаю голову и вижу мужчину. Крупного, знакомого телосложения. Он стоит ко мне спиной. Настоящий. Нет. Как я могу определить, что он реальный, если уже не понимаю, что реально, а что — нет? В конце коридора стоит мужчина. Нет, мне это снится. Я закрываю глаза. Открываю их. Он всё еще там. Я снова закрываю глаза. Открываю. Он всё еще там.

— Отец? — зову я. — Отец…

Мужчина распрямляет плечи. Он начинает медленно поворачиваться, и я чувствую себя так, словно если увижу его лицо, мир обрушится. Я не хочу его видеть. Не могу. Я вырубаю фонарик и слепо бегу назад в зал. Кидаюсь к Грейс и опять трясу ее, пробуждая.

— Грейс, проснись, проснись, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… там что-то… там кто-то есть. Кто-то пробрался в школу.

Глава 4

Я сижу на мате, и Грейс обнимает меня одной рукой. В зал заходят только что обшарившие всю школу Кэри, Райс и Трейс. Кэри помятый, растрепанный, мучающийся похмельем и, судя по брошенному на меня взгляду, донельзя недовольный. Мне плевать. Я покусываю ногти, пытаясь отвлечься, потому что иначе съеду с катушек.

Харрисон сидит по другую сторону от Грейс. Он до того перепуган, что даже не может говорить, что даже не мог помочь с поисками остальным. Но нам с ним не о чем беспокоиться, потому что кроме нас в здании никого нет. Никого в школе нет.

Никого.

— Тут только мы. — Кэри трет глаза. — Боже, я бы лучше продрых еще часов двенадцать.

Я утыкаюсь лицом в колени.

— Всё хорошо, — утешает Грейс, поглаживая меня по спине. Я таю от ее тепла. Оно проникает в самые омертвевшие уголки моей души. — Тебе, наверное, приснился кошмар.

— Как твоя голова? — спрашивает Райс.

— Иди к черту, — бормочу я и, почувствовав удивление Грейс, вспоминаю о том, что единственные два человека, которые знают, что мы с Райсом не ладим, только мы с Райсом и есть.

— Я просто хотел…

— Дело не в моей голове.

А может и в ней.

— Такое раньше случалось? — спрашивает Грейс.

Отвратительный вопрос. Мое красноречивое молчание вызывает новую серию мягких вопросов: когда? Где я была? Что я чувствовала? Я рассказываю о том, что случилось в медкабинете, но ничего не говорю о первых днях, когда ощущала воображаемый аромат одеколона отца. Вот только если я понимала, что запах мне лишь чудился, то в коридоре, как мне кажется, я всё-таки кого-то слышала.

Ведь слышала же?

— Никто не сможет сюда войти, — твердо заявляет Кэри. — Мы позаботились об этом.

Уже утро. Подняв взгляд, я вижу в окнах над головой сероватое небо. Наверное, пойдет дождь.

Может быть, они правы. Никого в школе нет. Может быть, всё это только в моей голове.

— Простите, — прошу прощения я.

Кэри опускается рядом со мной на корточки. Он так близко, что Грейс встает и отходит от нас обоих. На мгновение они встречаются взглядами.

— Ты пострадала. Сильно испугалась, — говорит Кэри. — Такое случается.

Такое случается.

Все теперь относятся ко мне чересчур мягко. Они не хотят, чтобы я чувствовала себя неловко, но неловкости не избежать. Я провожу в их компании половину утра, стараясь делать вид, будто всё нормально, хотя это не так. Потом, пока весь этот глупый спектакль не доконал меня окончательно, извиняюсь и ухожу. Я решаю воспроизвести свой вчерашний путь, но не проходит и пяти минут, как нарисовывается Райс. Мне хочется послать его, но куда? Он всегда будет рядом, здесь.

Мы все останемся здесь. Это место — наша могила.

— Ты пыталась напугать нас, чтобы мы убрались из школы? — спрашивает Райс. — Мне что, следить за тобой, чтобы ты не подставила нас в поисках какого-нибудь драматичного способа ухода из жизни?

Я молчу, и он внимательно разглядывает мое лицо.

— Если ты не лжешь, то, может быть, все твои видения — результат сотрясения мозга? У тебя на лбу под повязкой кусок кожи содран. Останется шрам.

Рука сама собой тянется к повязке и отодвигает ее. Рана так жжет, что я ощущаю во рту горький привкус.