Шрифт:
Annotation
«Этот мир не для нежных». Кто понял эту истину с детства, тот не сломается, даже неожиданно попав в какую-то странную игру.
В ней вывернутые птицы служат энергетическими батарейками для монстров в человеческом обличии, призрак монахини оказывается направляющим контрабандного потока, а сумасшедший старик, гоняющийся за сломанными игрушками солнечных богов, замыкает на себе всю историю.
То ли лес заморочил налогового инспектора Оливию, то ли хозяин лесопилки со своей компанией нечто даже и нечеловеческое, только теперь придётся пройти через это. Хотя бы для того, чтобы найти в себе ту самую нежность. Без которой невозможен этот мир.
ПРОЛОГ
ЧАСТЬ
Глава 1. Фантом
Глава 2. Мутная встреча с Белой дамой
Глава 3. След минотавра
Глава 4. Катастрофа ума одинокого изобретателя
Глава 5. Пришествие императора
Глава 6. Как бы семейный ужин
Глава 7. Застарелая сладость
Глава 8. О любви к несбыточному
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЯРКО
Глава 1. Погоня, переходящая в полонез
Глава 2. В замке Шинга
Глава 3. Когда приходит Теки
Глава 4. Город не видит девичьих слёз
Глава 5. Геннадий Леонтьевич – мастер интриг
Глава 6. Здравый смысл берет тайм-аут
Глава 7. «Я – монах в жёлтых штанах…»
Глава 8. Смятение Джемина
Глава 9. Рыцари замка, которого нет
Глава 10. Прощание с Иридой – это жесть
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ИЗНАНКА
Глава 1. Дети подземелья
Глава 2. Это что-то совсем другое. Может, рэп?
Глава 3. Сана – радужное дитя
Глава 4. Сквозь бутылочное стекло
Глава 5. Кровавые танцы
Глава 6. Неожиданное предложение
Глава 7. Конвейер, идущий на Ириду
Глава 8. Дуэль с минотавром
Глава 9. Путь в «не туда»
Глава 10. Этот мир для тех, кто защитил свою нежность
ЭПИЛОГ
ПРОЛОГ
Память Волчьей Сыти, прозванного так жителями окрестных посёлков за пронзительный тоскливый крик по ночам, была избирательна. Течение времени, по которому он плыл уже несколько десятков лет, воспринималось, как ужасный сон. Мелькали смутными обрывками времена года, моменты прилива голода, насыщения, удовлетворения инстинктов... Пожалуй, самым ярким из всего этого временного монолита было чувство полёта.
Событие же, которое раз и навсегда изменило его жизнь, он помнил отчетливо до мелочей. До хруста ветки под ногами, до мельчайшей капли, попавшего за ворот дождя, до запаха земли, испещрённой пугающими таинственными знаками, от которых даже издалека несло тревожными, мёртвыми химикатами.
Сиплый божился, что он видел, как недалеко от охотничьего кордона в самом сердце Лискиного оврага неизвестные затеяли строительство.
— Строят по ночам, — шептал он в ухо Волчьей Сыти, которого тогда звали совсем по-другому, — навезли черте чего, завалили весь Лискин, а со всех сторон намалевали странных знаков. Помяни моё слово, в управлении никто и духом не ведает, что за строительство тут ведётся. Может, и того... Антинародное... Тогда уж мы точно...
И Сиплый, маскируя ужас, заржал, оплевал все ухо, припадочный. Сыть тогда — стройный, жилистый парень, румянец — на всю щеку, и чуб пшеничного колера, к новости этой отнесся скептически, но не принять её к сведению не мог. Во-первых, уже совершенно явно маячило ему теплое место в райфинотделе, и даже не просто синекура, а с перспективой. Там, глядишь, заметят, в областное финуправление возьмут. Очень хотелось подняться. Тесно было такому деятельному парню в Кирсановке, душно. А тут как раз очень вовремя «попенную плату» ввели. Значит, всё, что в лесу рубилось, до последнего пенька теперь облагалось налогом. Мужики, не привыкшие платить за то, что даром брали испокон века от леса-кормильца, опасности не заметили. Как рубили всегда и сколько душе угодно, так и продолжали. Где лес, а где тот закон?
Сыть и Сиплый это дело на поток поставили, выслеживали,
А во-вторых, на Лискин овраг Сыть свои виды имел. Хотел там потихонечку избёнку к кордону приладить. С банькой да мангалом, чтобы любителей поохотиться встречать полным комплексом услуг. Ни кого попало, разумеется. В райфинотделе намекнули, что есть очень непростые желающие отдыхать на лесном просторе, недалеко от опостылевшей Сытю Кирсановки. Поэтому и попёрся он в тот неладный день с Сиплым. Оглядеть масштабы бедствия, узнать, что за чужаки посягнули на их негласно законные территории.
Только вышли за околицу, да углубились в бор, как хлынул ливень. Ничто не предвещало, а вот так сразу, внезапно, и пошёл. Словно на небе кто-то ведро с водой ногой случайно задел, оно перевернулось и всё разом на землю опрокинулось. Но не поворачивать же обратно? Брели они по чавкающей, размытой тропинке, пробираясь через переплетённые ветви, которые всё норовили стегануть по глазам, оба-двое сразу же промокшие насквозь, уже раздражающие друг друга.
Несмотря на беспросветную пелену ливня, глазастый Сыть, которого тогда звали совсем по-другому, заметил на ветке кустарника белый квадратик. И дождь, вроде, хлестал, как проклятый, а игральная карта, которая неизвестно как тут оказалась, совсем не размокла. Парень удивился не классической картинке: на карте бык в короне сжимал человеческими руками какую-то древнюю алебарду, и масти эта фигура была совершенно неизвестной. Не пики, не черви, не трефы, не буби. Звезда была там пятиконечная, синяя почему-то, и лучами вывернута вовнутрь. «Небось, уже какие-то колхозные карты нарисовали, вроде, „Слава животноводам!“», — логично подумал Сыть и спрятал странную карту за пазуху. Потом Сиплому покажет.
Лес вел себя как-то странно, непривычно. Петлял, скрывал зарубки, знакомые места морочил, глаза отводил. То в сторону заведёт, то оврагом неожиданно путь перегородит. Так шли и шли под дождем: шаг вперёд, два назад. Уже можно было два раза в деревню и обратно смотаться, в нормальное-то время, а не в этот морок.
Бабка пыталась как-то (по своему обыкновению и прямолинейности — довольно прозрачно) намекнуть Сытю, что если лес морочить начинает, лучше ему подчиниться, оставить затею, отсидеться дома. «Колодные возвращаются», — говорила бабка, если кого-то в глуши теряли, и руки её, набухшие синими венами, много повидавшие руки, начинали дрожать мелко-мелко, словно неутолимый озноб колотил старуху, и ничто не могло её согреть, если трясучка эта начиналась. Когда Сыть был маленький, не понимал ничего, слушал эти сказки, леденея от ужаса. Потом просто смеялся над бабкой, что верила в свои старорежимные приметы. Понял в этой жизни, что к чему, и боялся не черта и прочей всякой не существующей нечисти, а главный его страх был — перед лицом партии и правительства в лице Николая Степановича из райфинотдела.
Морок, в конце концов, закончился, перед глазами опять расстилались знакомые опушки, да пролысины. Сиплый резко остановился, поднёс палец к губам, предупредил, мол, теперь тихо. Подкрадывались уже совсем молча, пока сквозь стволы деревьев не показалась вырубленная в лесу проплешина.
Несмотря на дождь и неизбежную рабочую неразбериху — сваленные доски, кирпичи, строительный мусор, — они увидели явно охранные знаки, окружающие площадку. Сиплый махнул рукой на ближайший из символов, что впечатался небольшими камешками прямо в землю. Сыть даже глаза протер и потянулся за пазуху, где лежала только что найденная карта. Та же самая звезда. С вывернутыми лучами, сходящимися к центру...