Этот мир не для нежных
Шрифт:
Откуда появился этот человек в чёрном плаще, Сыть, сколько не вспоминал эти долгие годы, так и не смог понять. Они же с Сиплым начеку держались, и лес им, проводникам, всегда как родной был, а тут предал, ни одним шорохом не выдал, что нависла над ними чёрная тень, пока они бесовский знак разглядывали. У Сытя, несмотря на весь его воинствующий атеизм, ладонь непроизвольно сложилась в щепоть и ко лбу потянулась — крест сотворить. Только и эта идея, в своей запоздалости, не очень удачная получилась.
Когда увидели человека в плаще, поздно было, хоть и ринулись в разные стороны, моментально почуяв, что ничего хорошего от встречи этой ждать не приходится, да только
Да только не иначе, как сам чёрт под ноги корягу подсунул, через неё Сыть и перецепился, ногами в раскисшей земле заскользил, не удержался, рухнул. Корчился в грязи, пытаясь встать, а сердце тоска сразу чёрная вместе с тенью в плаще накрыла: всё пропало. Хотя почему ему нереальный ужас отшиб и разум, и чувства в тот момент, тоже непонятно было. Мало ли кто по лесу ходит? И почему это только в страшных предчувствиях извивался он в судорогах и кричал тоскливо этому ... в плаще:
— Мы случайно, случайно... Я клянусь...
Чёрный наклонился над ним так низко, что Сыть слышал его дыхание, а вот лица так и не мог разглядеть. А тот, что белый свет ему перекрыл тенью, видел как раз очень хорошо. И не только то, что бросалось в глаза, но словно прямо по книге в душе читал:
— Фискал? И многих ты уже ... того? Ради светлой мечты? А что у тебя за мечта, а, говори? Чистый кабинет в райфинотеле, бумажки там перебирать? А на выходные в тайную баньку, доносительством нажитую, с разбитными девицами, да приятелями, такими же стукачами, заваливаться?
Голос крутил душу, хриплый, словно простуженный:
— Так паспорт же из колхоза просто так не отдадут, — Сыть зарыдал в голос, размазывая грязь по лицу. — Клянусь, не со зла я. Мне бы только паспорт забрать, а там — никогда больше... Рукой своей, вот те крест.
Но не успел перекреститься. Из черноты капюшона проявилась уродливая шишковатая голова то ли зверя, то ли люда, но с бычьими рогами. Глаза — угли чёрные, все нутро до печёнок выжигают. Сыть, икнув глубоко, даже рыдать перестал, когда понял, что не человек над ним наклонился. Сверкнуло металлическим блеском, вторая волна паники — уже не предчувствия, а непоправимости — вместе с резкой, доселе не испытываемой болью от плеча и до кончиков пальцев в правой руке, накрыла Сытя. «Откуда алебарда?», — пронеслось в голове, затем он услышал дикий животный крик, перекрывший все прочие звуки, увидел свою правую руку, совершенно отдельно перебирающую пальцами воду в грязной луже, и, наверное, потерял сознание.
— Это за ложь, — произнёс дьявол в черном плаще, взмахнул холодной сталью второй раз. — Это за клятвопреступление.
Лежащее без сознания тело дёрнулось в механических конвульсиях, как-то очень просто отлетела от него и вторая рука. Уже в ужасающей тишине опять раздалось простуженное:
— А это, чтобы не ходил, куда не надо, — и сверкнул сталью ещё раз.
И ещё раз.
Наклонившись над жутким месивом из грязи и крови, он зловеще, уже садистски ласково произнёс:
— Я верну тебе то, что отнял сегодня. Через пятьдесят лет. А пока... Свободы хотел?
Хлопнул в ладоши, и белый кречет с серыми брызгами на крыльях пронзительным глубоким стоном метнулся в тяжёлое небо. Травы даже не примял. А кровь? Так как будто и не было никакой крови. Словно спелые ягоды кто-то под дождём каблуком раздавил. В землю сок ушел, а что не ушло — ливнем смыло.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПИХТОВКА
— Это что ж они с дорогой до Пихтовки устроили тут? — Алексеич с трудом удерживал баранку. — Совсем забросили.
Несмотря на довольно сухую осень, сразу за деревней Кирсановкой, только они съехали с более-менее приличного шоссе в сторону, черный джип категорически заюлил. Словно пересёк невидимую, но довольно ощутимую границу цивилизации. Дорога, которая от райцентра до Кирсановки была приятна и ненавязчива, вдруг размылась, расквасилась, растряслась по ухабам. По разбитым плитам, поросшим в щелях уже не только былинками, но и целым кустиками, ехать оказалось невозможно. Служебный джип скатился с бетонки вниз на накатанную колею, которая за годы своего существования опустилась ниже на десятки сантиметров. Тряска если и уменьшилась, то совершенно незаметно, хотя чисто теоретически должна была. Плюс к этому лес, неумолимо наступающий на забытую дорогу, теперь царапался тугими прутьями, противно и угрожающе скрипел по стеклу и металлу автомобиля ветками, шипел о машину сбиваемыми листьями.
Пассажирка Оливия Матвеева мёртвой хваткой вцепилась в дверную ручку и проклинала всё, что вспомнилось на тряском ходу. Начальницу Ирину Анатольевну; день, когда пришла работать в управление; минуту, когда согласилась поехать в эту командировку; хозяина лесосеки, который не мог устроиться со своим производством где-нибудь поближе к цивилизации.
«Тщательней, — передразнила про себя начальницу девушка. — Тщательней проверяйте, Оливия». Конечно, Лив улыбалась, кивала, глядя чистым взглядом в глаза Ирины Анатольевны, а про себя думала: «Наступит день, когда я сяду в твоё кресло. И тогда уже ни в жизнь не буду мотаться по окраинам цивилизации и проверять эти мелкие лавочки».
Лив была не только красивая и умная, но ещё она была хитрая. Ей удалось убедить в этом, по крайней мере, одного человека — себя. Если быть хитрым и жёстким, то непременно наступит благополучное будущее. Так велело время.
На эту очередную проверку выехали рано, как всегда, надеялись обернуться к вечеру, засветло. На первом ухабе Алексеич даже как-то обрадовался, гордо заявил, что «мы же не асфальтовые шофера». Вспомнив «догородскую» молодость, лихо заломил кепку набок и вцепился в руль мёртвой хваткой. Через полчаса стало понятно, что «бетонка» пойдёт до самого посёлка. Колея вдоль неё, позволяющая сделать езду хоть немного менее тряской, тоже.
Алексеич скоро потерял вольный деревенский гонор, стал хоть и печальным, но всё же более определённым. Словно понял наконец-то, что его лихие поездки по ночным оврагам остались далеко в молодости. Когда он переехал в город? Двадцать? Тридцать лет назад?
— Эту бетонку когда-то положил Останский леспромхоз, — Алексеич погрузился в воспоминания. Он изо всех сил пытался поддержать беседу. Наверное, ему казалось, что травя свои бесконечные байки, сделает путь легче.
Легче, конечно, не стало. Вскоре Лив совсем отключилась. Ей были совершенно неинтересны воспоминания старого водителя. Вцепившись двумя руками в потолочную ручку, она уже с ужасом представляла себе обратный путь. И скорее всего, им придётся возвращаться по темноте, дорога заняла гораздо больше времени, чем рассчитывали.