Этрусская химера
Шрифт:
— Ни в коем случае! — произнес Райен. — Альфред будет в ярости. Прошу вас ни в коем случае не иметь дел с Леклерком или Леконтом, не знаю, как его правильно называть. Меня не удивит, если у него окажется несколько имен. Это мошенник.
— Я никому ничего не скажу, — пообещала я, — но какие у вас есть основания для подобного утверждения?
— О, это совершенно ужасный человек. Знаете, он несколько месяцев проработал у нас. Альфред допустил крохотную оплошность, и Леконт… Досадно даже вспоминать об этом.
— А что вы называете крохотной оплошностью? — спросила я.
— Альфред приобрел очаровательный греческий кувшин для
— Жуткая, — согласилась я. — Насколько я понимаю, Лейк не такой клиент, которого вы хотели бы рассердить. Я читала про его финансовые достижения. Люди рассказывают о нем неприятные вещи.
— Мы всегда считали Лейка почтенным человеком, — ответил Райен. — Он платит превосходные комиссионные и в личном плане общаться с ним несложно. Я, конечно, с ним не встречался, однако Альфред видел его однажды и сказал, что ему понравился этот человек. А чего можно ожидать от врагов Лейка? Ничего хорошего они о нем не скажут. Могу сказать только, что мы рады иметь такого клиента.
— Спасибо за то, что просветили меня, Райен. Вы спасли меня от жуткой ошибки в отношении Леконта.
— Надеюсь, — ответил Райен. — Это не человек, а свинья.
Я прикинула, что у меня остается еще время на визит в Галерею Розати, расположенную в огромной старинной вилле возле Садов Боргезе. Как и предупреждал Сальваторе, мне пришлось заплатить довольно крупную сумму за вход. Галерея располагалась на первом этаже дома. Для музея она была невелика, однако экспонаты в ней оказались превосходными, в особенности этрусский зал. Я увидела сфинкса, о котором упоминал Сальваторе, и тщательно осмотрела несколько витрин с этрусской керамикой. В музее было тихо: я встретила только женщину с подростком и студента, зарисовывавшего сфинкса. В дальнем конце располагалась дверь с надписью «Кабинет директора». Я вошла и оказалась в небольшой приемной с двумя дверями, в которой не было секретаря. На одной из дверей значилось «Директор»; к другой лентой была прикреплена временная табличка.
Надпись на ней гласила: «Н. Мардзолини».
Великолепно, отметила я. Еще одно имя в общем списке.
Я осторожно толкнула дверь Никола. Она оказалась запертой. Однако в директорском кабинете раздавались голоса, и я решила подождать, чтобы оценить ситуацию прежде, чем вплывать внутрь. Разговор шел по-английски, поначалу негромкий,
— Видите ли, я бы хотел помочь вам, — сказал голос, на мой взгляд, принадлежавший Розати. — Но дело в том, что вы заплатили за нее очень много, много больше, чем она стоит на рынке. Надеюсь, вы простите меня за такие слова, но вы позволили желанию превзойти Лейка затуманить свою голову. Я говорил вам, сколько она стоит.
— Так, сколько вы заплатите за нее? — спросил второй голос, явно принадлежавший американцу.
— Я не имею возможности что-либо заплатить. Начнем с того, что я не располагаю средствами для покупки, потом, скажу откровенно, моя галерея не коммерческое предприятие. Она позволяет мне пользоваться некоторыми налоговыми льготами, в рамках которых я могу оказать вам свою помощь, если у вас есть доход в Италии и вы готовы пожертвовать ее, — произнес голос, который я приписывала Розати.
— Возможно, группа рассмотрит этот вопрос.
— Возможно. Но решаю это не я. Как вам известно, они не в состоянии предложить ту цену, которую вы уплатили за нее.
— Хорошо, — проговорил второй мужчина. — Я обдумаю вопрос с налоговой точки зрения, и мы переговорим еще раз.
Прежде, чем я могла укрыться в музее, из кабинета вышел самый крошечный среди всех ковбоев, которых мне приводилось видеть. Он был в сером костюме, идеально скроенном по его фигуре, причем все, даже пуговицы, были уменьшены соответственно его росту, белой рубашке и галстуке ленточкой. Довершали впечатление причудливые черные ковбойские сапоги и стетсоновская шляпа. При шляпе и в сапогах он все-таки был ниже меня.
— Мэм, — он приподнял шляпу, проходя мимо меня.
Розати шел в нескольких шагах за ним.
— Привет, — сказала я.
— Что ж, здравствуйте, — он явно удивился. — Вы решили все-таки воспользоваться моим, данным в Вольтерре, предложением отобедать вместе? Вы подвели меня.
— Простите. Пришлось уехать по делам. Вам передали мои извинения?
— Нет, я не получил никакой записки.
— Я думала, что в таком отличном отеле обслуживают лучше. А у вас здесь просто чудесно.
— Значит, вы хотите принять мое предложение насчет экскурсии. Я восхищен.
— Нет, я пришла к вам, чтобы поговорить о Кроуфорде Лейке.
Несколько удивившись, он произнес:
— А почему вас заинтересовала именно эта тема?
— Вопрос очень хороший, и, откровенно говоря, у меня нет на него удовлетворительного ответа, кроме того, что он одурачил меня и мне хотелось бы поговорить с кем-нибудь, кто знает его.
— Понятно. Садитесь, прошу вас, — пригласил он. — Выпьем и восполним пропущенное в тот раз. Кампари с содовой, так? Уже не утро, и я охотно выпью с вами, если вы не против.
— Конечно, — ответила я. Он приготовил напитки, взяв лед из небольшого холодильника, а содовую и кампари из ящика стола.
— Итак, — произнес он. — Кроуфорд Лейк. Что вы хотите знать о нем?
— Только то, каким образом вы соприкоснулись с ним.
— Он разорил мое дело или, точнее, устранил банк, в котором я работал, из интернетовской банковской системы, лишив тем самым меня работы.
— А вы лично встречались с ним?
— Нет. И это, на мой взгляд, наиболее оскорбительная часть всей истории. Этот человек, лица которого я даже не могу представить, испортил всю мою жизнь.