Этюд в розовых тонах
Шрифт:
Время шло, подъезд жил своей жизнью. За соседней дверью плакал ребенок, где-то наверху говорили на повышенных тонах мужчина с женщиной, журчала вода в трубах, шумел ветер за окнами, и с песочным легким звуком в стекла словно горстями бросал снег. Понимая, что попасть в квартиру ей не удастся, Аля собралась уже было уйти, как ей показалось, что где-то в глубине ее квартиры произошло какое-то движение. Шорох. Аля замерла. И снова стало тихо. Тогда она довольно громко прошла к лестнице и уже на цыпочках вернулась к двери, встала сбоку и стала ждать. И не ошиблась в своих предположениях. В квартире действительно кто-то был. Потому что, как только ее мнимые удаляющиеся шаги стихли,
Аля должна была испугаться. Да и любой человек, оказавшийся на ее месте, не мог не испугаться. Но на этот раз здоровое чувство злости по отношению к какому-то незнакомому человеку, поселившемуся здесь, по сути, в Алиной квартире, взяло верх, и она как кошка набросилась на незнакомца и вцепилась пальцами в его волосы.
– Ты кто? – прохрипела она в ухо человека, застонавшего от боли. – Ты что здесь делаешь? И где Марго?
– Какая еще Марго? – сильные руки схватили ее пальцы и оторвали от волос. – Убери лапы, а то получишь.
Мужчина говорил почему-то женским голосом, и Аля отпрянула. Тусклая лампочка, горевшая под потолком, осветила помятое лицо довольно-таки молодой женщины.
– Ты? – вдруг услышала Аля и пристально взглянула в лицо женщине.
Она где-то видела ее прежде и слышала этот голос. Перед глазами тотчас возникло видение: золотые изящные часики на руке Софьи Андреевны. Ей даже показалось, что она слышит голос своей прежней хозяйки: «Золотые. Настоящие. Они теперь мои. Только что купила. Недешево, правда, но зато вещь! Мало ли что в жизни случится, а золотые часы всегда выручат. И продать можно, и заложить, правильно я говорю, Маша?» Маша!
Ну да, эту женщину звали Машей. Она продала Але куртку, теплый свитер и джинсы. Те самые вещи, в которых она сейчас была.
– Ты – Маша? Я узнала тебя… – Аля немного успокоилась, разглядывая лохматую черноволосую голову Маши и розовый кончик ее смешного курносого носа.
– А ты, значит, Аля… – усмехнулась Маша и покачала головой. – Вот так встреча. И чего ты здесь забыла? Или тоже пронюхала, что хозяин загнулся и квартира стоит пустая?
Вот теперь Аля все поняла. «Хозяин загнулся». Эти слова полоснули по нервам, оставляя глубокий след. Маша просто-напросто поселилась в пустой квартире. Бомж? Может, ей жить негде. Пусть все остается на своих местах, и почему бы тогда не подыграть ей, и вместо того, чтобы объяснять, что она имеет непосредственное отношение к этой самой квартире и к ее погибшему хозяину, не претвориться, что и ей жить негде и что она пришла сюда по этой же причине. Чтобы поселиться.
– Извини, я не знала, что здесь уже занято.
– Квартира большая, а я пока одна. Проходи. На улице мороз. – Маша распахнула дверь как гостеприимная настоящая хозяйка квартиры, и от этого жеста Алю покоробило. – Ты что, сбежала от Софки?
– От кого?
– От хозяйки своей?
– Не совсем…
– Ладно, проходи, сама все расскажешь.
Але было страшно находиться в квартире, которая прежде связывалась у нее лишь с самыми счастливыми днями в ее жизни. Теперь даже обои – черные с красным – навевали ей траурные мысли и делали ее присутствие здесь противоестественным, опасным. Она не удивилась бы даже, если бы из-за угла, из спальни вдруг вы – шла с сигаретой в зубах Марго…
– Садись. – Маша усадила Алю на табурет в кухне, где было накурено и пахло жареным луком. – Будешь яичницу с луком?
– Буду.
– Вот и отлично. Это здорово, что ты вот так взяла и бросила Софку. Она мягко стелет, да жестко спать. Эту каргу я давно знаю. У нее только лицо доброе, а в душе – сплошная чернота. Она ведь одну свою «квартирантку» уже отравила уксусом. А врачам представила, будто бы девчонка та сама богу душу отдала. Просто она заболела, а потому не смогла уже обслуживать клиентов. У нее, у Таньки этой, был больной
– Не начнут. За меня один человек заплатил, – сказала Аля, и перед глазами возникло светлое лицо Теслина. – В долг, конечно. А в моей квартире квартиранты живут, их отец поселил и деньги взял вперед. Вот как их теперь выгнать, чтобы спокойно жить, не знаю.
– А что же ты не сказала тому, кто тебя выкупил, чтобы он и за квартиру заплатил? Одним разом бы все твои проблемы решил.
Аля пожала плечами и вдруг поняла, что говорит глупость. Как это она не знает, как выгнать квартирантов, если у нее теперь есть деньги, которые она может вернуть квартирантам! Целая куча! Деньги. Она еще не успела привыкнуть к мысли о том, что они у нее есть. Слишком неожиданно они у нее появились. И тотчас другое чувство охватило ее – страх. Страх перед Машей, девицей явно из криминального мира, которой ничего не стоит ограбить ее. Вот прямо сейчас.
– Знаешь, я, пожалуй, пойду. Не хочу тебя стеснять. У тебя, наверное, и своих проблем хватает, а тут еще и я. У меня есть у кого переночевать…
Но Маша вдруг больно схватила ее сильной ручищей и притянула к себе.
– Не уходи. Я же здесь совсем одна. Думаешь, мне одной хорошо? Оставайся. Ты будешь мне помогать, а я – тебе. Вместе как-нибудь и выкарабкаемся. У меня планов много. Да только с рожей мне не повезло – никуда не сунешься. А ты – красивая. Тебе многое позволено. У меня же на лице написано, кто я и из какого теста сделана. А ты – леди. Это сразу видно.
Слово «леди» прозвучало настолько неожиданно из уст этой грубой и неотесанной девки, что Аля едва сдержалась, чтобы не рассмеяться. То же мне, леди. Шлюха вокзальная, это я понимаю.
– Ты брось. Никакая я не леди, а так…
Слушая откровения этой совершенно незнакомой ей Маши, Аля спросила себя, как можно вот так сразу открываться первому встречному? И что подразумевала Маша, говоря «выкарабкаемся». Откуда? Из нищеты? Или из той криминальной паутины, в которой она запуталась, наверняка продавая краденое и общаясь с настоящими преступниками, теми же «домушниками»? Но зачем эта дружба ей, Але? Она теперь при деньгах и сможет сама позаботиться о себе. Снимет угол, устроится на работу. Кроме того, у нее были планы мести, направленные против Марго. Уж она-то разберется, кто действительно убил Бориса Ефимовича и кто разграбил квартиру. Ей не хотелось думать, что трагедия, произошедшая в этой злополучной квартире, связана лишь с ее отцом.
– Давай сделаем так, – напирала на нее Маша, подогревая сковороду и мечась по кухне в поисках ножа, чтобы очистить и порезать луковицу, – ты сразу не отказывайся, а присмотрись ко мне, подумай, как тебе лучше. Все равно ты сделаешь так, как хочешь. Останься хотя бы на одну ночь. Мы с тобой поговорим, я тебе расскажу о своих планах, а ты мне – о своих. А утром видно будет…
Аля смотрела на сковороду, где уже шипело масло, обжаривался лук, и снова, в очередной раз ее посетило восхитительное, но очень короткое чувство, что все это ей только снится. Ведь она сидела почти на своей кухне, и даже сковорода, куда Маша сейчас разбивала яйца, была ей тоже хорошо знакома. На ней Аля поджаривала для Бориса Ефимовича толстые, в сухарях, отбивные. Где-то за стенкой стоит ее кровать, а на ней сложенная аккуратно фланелевая пижама в розовый горошек, а под кроватью стоят домашние уютные туфли, красные, бархатные, теплые.