Eurocon 2008. Убить Чужого
Шрифт:
– Гендерсон, – прохрипел Поттер. – Ты уволен. А ты… – Он перевел взгляд на Бора. – А ты…
– А ему предстоит стать судьей, – жестко отрезал А-Ззал. Адмирал вплотную подошел к Бору, и следующие слова механический голос переводчика произнес только для присяжного: – И попытаться искупить свою вину перед капитаном А-Рруаком.
Процесс над капитаном А-Рруаком прошел достаточно быстро. Никто не желал лишний раз травмировать зрителей ужасающими кадрами трагедии, а потому судья просто зачитал обвинительный приговор и поинтересовался мнением присяжных.
Тем же вечером дипломированный капитан А-Рруак был казнен.
Ничто в этой жизни не дается даром. Тем более – исполнение мечты. Тем более – исполнение мечты миллионов людей. Нужно работать. Нужно чем-то поступаться. Нужно платить. Чаще всего платить за исполнение своей мечты приходится самому. Иногда за твои желания платит другой.
Военный трибунал признал майора Кристиана Кристофера Холмса виновным в косвенной гибели четырехсот тысяч человек и разрушении города. Подсудимый был приговорен к пожизненному заключению и умер в тюрьме через семь лет.
Алоиз Гендерсон был уволен со своей должности. Через два дня после казни А-Рруака, когда стало ясно, что переговоры все-таки состоятся, ему предложили вернуться в аппарат президента США, но он отказался. Гендерсон не принимал участия в исторических переговорах с двиарами и подписании Межзвездного договора. В настоящее время он возглавляет дипломатическую миссию в столице двиаров.
На месте города был построен первый – и самый крупный – на планете космодром.
Александр Зорич
Четыре пилота [15]
Когда вылетали, был вечер по универсальному времени и утро на орбите. Над Киртой, космодромом назначения, входила в силу ночь.
Взвизгнула катапульта.
Перегрузка в шесть g волнующе ударила в голову и быстро отпустила. Волна крови прошлась по рукам и ногам, упруго отозвалась печень, мгновенно поднялось настроение.
К положительным перегрузкам Тихон относился положительно.
15
Взаимосвязан с повестью Олега Дивова «Слабое звено». См. сборник «Спасти Чужого».
Краем глаза он успел схватить искристую вспышку – это иней и пыль, выплюнутые из авианосца вместе с его «Орланом», заиграли в лучах местного солнца.
Солнце звалось Асклепием.
Вслед за выходом из катапультного порта последовали семь мгновений невесомости. Затем планетарные двигатели дали отводной импульс. Авианосец в камерах заднего вида испуганно отпрыгнул назад.
– Доклад, – потребовал капитан-лейтенант Саржев, командир их пилотажной группы и заодно комэск-3.
Машина комэска шла впереди по курсу, справа. Еще два «Орлана» отирались где-то за кормой. Об их успешном старте можно было судить по зеленым иконкам на тактическом экране.
Первым доложился Тихон:
– Здесь борт три-семь. Все в норме, товарищ капитан-лейте–нант.
В строевую эскадрилью он попал меньше
– Три-два, норма.
– Три-три, иду плавно.
– Рад за всех. Поставить автоматику на отработку навигационной задачи, – приказал Саржев.
Включили автопилоты, снова доложились.
С этого момента и до перехода на горизонталь в районе космодрома назначения можно было мечтательно курить. Автопилот везет!
Курить, впрочем, запрещалось. Впереди простирался битый час ничегонеделания.
– Так вот история, – сказал Ниткин. – Если командир разрешает, конечно.
– Исполняй, – соблаговолил Саржев.
Историю свою Ниткин начал на борту авианосца. И он не был бы Ниткиным, если бы не нашел для этого самое неподходящее время и самое неудобное место: в ангаре, за полминуты до подачи на катапульты.
Истории Ниткина подчинялись строгому драматическому канону, которому позавидовал бы и Аристотель.
В экспозиции присутствовали лирический герой (Ниткин), девушка и некий барьер, препятствующий взаимному и бурному проявлению чувств. Чаще всего барьером служили прилавок магазина, кассовая выгородка или барная стойка. Но случались и экзотические коллизии: например, рухнувший истребитель. (Ниткин в отличие от Тихона воевал.)
Главным элементом завязки служили взгляды, которыми обменялись герой и героиня. Затем следовало стремительное развитие сюжета: ловкая острота, благосклонное девушкино мяуканье, борьба с трудностями, преодоление препятствий, хитроумное уклонение от патрулей во время комендантского часа… Карабканье по лозам декоративного винограда на восьмой этаж общежития… Прыжки в ласточкино гнездо диспетчерской под городским куполом при помощи импровизированного реактивного ранца из двух пожарных баллонов – благо на Луне такое возможно; гипотетически.
А один раз Ниткин – или, точнее сказать, его лирический герой – оставил кабину своего пассажирского флуггера на второго пилота и полетел через открытый космос к воздушному шлюзу орбитальной гостиницы, где дожидалась его очередная ненаглядная.
Кульминация у произведений ниткинского разговорного жанра была катастрофическая. Виноградная лоза лопалась. В пожарных баллонах заканчивалась смесь. В системе охлаждения скафандра открывались течи.
Благодаря находчивости и сметке герою удавалось спасти свою драгоценную жизнь и даже не покалечиться, но вот соединение сердец каждый раз срывалось. Так что мораль у ниткинских историй выходила неожиданная, неуловимая. Можно было даже признать, что его истории – это само христианское «не прелюбодействуй» в химически чистом виде…
Однако в тот вечер история выбилась из канона, как истребитель «Орлан» – из техзадания Генштаба.
Когда они надевали летные гермокостюмы (в военное время ими стали бы боевые скафандры «Гранит-2», но сейчас ограничились легкими «Саламандрами» жизнерадостного желтого цвета), Ниткин спросил:
– Кстати, мужики, а знаете, как называется праздник?
– День Колонии. – Пейпер пожал плечами; дескать, «ты бы еще про дважды два спросил».
– А на самом деле? – уточнил Ниткин.
– Что значит «на самом деле»?