ЕВА. История эволюции женского тела. История человечества

Бохэннон Кэт

Поскольку кенгуру и другие сумчатые видят три цвета, мы думаем, что переход к дихроматизму произошел у нашей плацентарной Евы, Донны. Она или одна из ее дочерей потеряли рецептор красного цвета в долгой темной лесной ночи. Будучи полностью ночным зверем, Пурги, вероятно, тоже не могла видеть красный.

Гены, ответственные за наше красно-зеленое цветовое зрение, возникли в результате дупликации примерно сорок миллионов лет назад, как раз в то время, когда стая протообезьян переплыла на земном плоту через Атлантический океан и создала новое царство обезьян на Североамериканском континенте. Земной плот – это именно то, что вы себе представили: плавающая масса земли и растительности. Поскольку тектонические плиты, удерживающие Африку и Южную Америку, в то время были ближе и большая часть Мирового океана содержалась в антарктических ледниках, море было уже и мельче, чем сейчас. Ученые предполагают, что приматы, по обыкновению живущие на деревьях

возле хороших источников воды, попали в шторм около африканского побережья и были выброшены – возможно, вместе с деревьями и землей, за которую цеплялись корни, – в океан, где течения пронесли их по морю. Удивительно, но многие выжили. От этих выброшенных бурей существ произошли обезьяны-ревуны, паукообразные обезьяны, капуцины. Обезьяны Нового Света. Они единственные, у кого остались цепкие хвосты. Большинство из них все еще дальтоники.

А в Африке приматы стали еще и плодоядными, полюбили зелень – отказались от поедания насекомых и выбрали нежные молодые листья и спелые плоды. Эти приматы стали Узконосыми (приматы Старого Света, группа обезьян и человекообразных обезьян, некоторые в конечном итоге превратились в человечество). Чтобы днем есть все нежно-зеленое и спелое красное, требовалась сетчатка с красным опсином. Гены для создания этого опсина, как назло, расположены на Х– хромосоме.

Если у вас две Х– хромосомы, как у большинства женщин, очень маловероятно, что вы в конечном итоге окажетесь дальтоником на красный и зеленый цвета, как примерно 10 % мужчин. Если красно-зеленое цветовое зрение явно было выбрано эволюцией для дневных приматов, то почему оно располагалось на Х– хромосоме?

Возможно, этот тип цветового зрения был более выгодным для самой Евы, чем для ее супругов и сыновей. Возможно, эффективное обнаружение более питательных пищевых продуктов (сладких ягод, нежных молодых листьев) имело серьезное значение во время беременности и кормления грудью. Если Пурги использовала те же зависящие от пола родительские стратегии, что и многие современные приматы, добывая пищу для себя и своих детенышей, то выживание потомства гораздо сильнее зависело от самки, чем от самца. Другими словами, у новой дневной Пурги было больше необходимости видеть красное и зеленое, чем у ее коллег-мужчин.

Вторая теория заключается в том, что вид Пурги собирал пищу группой, как это делают некоторые современные обезьяны Нового Света. В этом сценарии выгоднее, чтобы и трихроматика, и дихроматика работали вместе, и у вида было преимущество не только при дневном свете, но и в тусклом свете на рассвете и в сумерках, когда лучше видят дихроматы.

Или верно и то и другое: и нашей Еве, как женщине, больше всего нужно было видеть красное и зеленое, и очень социальным видам, которые в некоторой степени делились пищей, было выгодно иметь дихроматов.

Сегодня дальтоники не находятся в невыгодном положении, учитывая, что их выживание не зависит от способности отличить красные плоды от зеленой листвы. И конечно же, точно так же, как у наших собратьев-приматов сегодня, когда глаза подводят, подсказку всегда может дать нос – паукообразные обезьяны нюхают фрукты, чтобы проверить, созрели ли они, так же как мы нюхаем дыни в продуктовом. Но групповая жизнь также благоприятствует групповым стратегиям: современный сенсорный набор человека используется в группах, что может приближать нас к нашему эволюционному прошлому. Смешанные группы добывающих пищу обезьян Нового Света – некоторые из которых недавно научились отличать красный от зеленого, а некоторые – нет, – дают нам представление о том, что означает эволюция социальных видов. Если члены группы обладают смешанным цветовым зрением, они, по-видимому, лучше добывают пищу. Люди, как и большинство социальных приматов до нас, имеют такие тела в значительной степени потому, что живут рядом с другими людьми. Точно так же, как мы несем глубокое прошлое в наших по-разному древних физических чертах – что-то старое, что-то новое, – наши социальные группы тоже несут прошлое: что-то старое, что-то новое.

Фотореализм

То же самое и с восприятием: вы можете двигаться к размещению датчиков на голове и переназначать их для новых контекстов – каждое изменение развивается синхронно в этом длинном эволюционном танце. Вы также можете изменить внутренние механизмы датчиков, чтобы сделать их более или менее чувствительными к различным сигналам окружающей среды, в зависимости от вашего образа жизни в этой среде. Но изменение того, как вы воспринимаете окружающую среду и взаимодействуете с ней, неизбежно меняет работу мозга, обрабатывающего всю эту информацию, что, в свою очередь, стимулирует эволюцию сенсорного массива.

Когда мы говорим о восприятии, важно выяснить, что завязано на мозге, а что нет. Но это очень запутанная сеть. Внимание направляет восприятие точно так же, как восприятие влияет на внимание: сенсорный массив и соответствующие ему мозговые центры находятся в почти постоянной связи друг с другом, и сигналы идут в обоих направлениях. Взгляд перемещается от одной фокусной точки к другой. Уши делают то же самое, даже когда вы не пытаетесь

сознательно сканировать окружение. Например, когда вы слушаете человеческий голос в шумной обстановке, улитка приглушает свой усилитель, ослабляя конкурирующие сигналы —разговоры в ресторане больше предполагают чтение по губам, чем разговор в тихом месте. Глаза тоже устроены таким образом, чтобы уменьшать сигнал, когда это необходимо: цветовые рецепторы сгруппированы по направлению к центру глаза, из-за чего ваше периферийное зрение заметно отличается от того, на что ваш мозг направляет фокус [116] . Но и глаза регулярно реагируют на мысли. Если вы можете видеть, когда вас просят представить или вспомнить яркую визуальную сцену, ваши зрачки расширятся, даже если в этот момент вы не обращаете внимания на внешний мир. Когда ваш мозг внутренне моделирует визуальную информацию, нервные пути, контролирующие мышцы, которые сокращают и расширяют зрачки, приходят на помощь. То же самое можно сказать и о крошечных мышцах, которые управляют вашими глазами в целом – которые, кстати, почти постоянно находятся в движении.

116

Поскольку колбочки сетчатки более рассеяны по краям, периферическое зрение в значительной степени не различает красный и зеленый цвета для более мелких объектов (Hansen et al., 2009). По краям поля зрения мы гораздо лучше обнаруживаем движение, чем различия в цвете (ibid.).

Взаимодействия между восприятием мозгом визуальной информации, механикой наших глаз и созданием памяти в человеческом мозгу – вот действительно непростая задача. Ученые-когнитивисты, честно говоря, только начинают выяснять, как все эти вещи сочетаются друг с другом, не говоря уже о том, какую роль могут играть половые различия. Но у здоровых приматов с хорошим зрением, таких как Homo sapiens, эти связи также глубоко укоренены в понимании себя как существ в мире богатого запоминающегося опыта. Вспомните тех подростков, которые смотрели на мое обнаженное тело: наиболее вероятная причина, по которой мальчики регулярно рисовали мне грудь больше, чем она есть на самом деле, заключалась не только в социальной обусловленности [117] . Дело в том, что по той или иной причине их глаза были буквально прикованы к моей груди, в отличие от глаз девушек.

117

Справедливости ради, еще и потому, что в начале семестра они просто не были опытными художниками, но в том же положении были и девушки, так что я думаю, можно с уверенностью исключить это как основной фактор.

Вообще говоря, человеческие глаза делают две вещи: саккады и фиксации. Саккады – это резкие движения глаз из одной точки поля зрения в другую. Когда они задерживаются на чем-то, это называется фиксацией. Существуют известные половые различия в этих паттернах, когда люди смотрят на человеческие лица: взрослые женщины, как правило, имеют больше саккад, их взгляд перемещается между разными частями лица и глазами человека, тогда как мужчины, как правило, больше фиксируются вокруг носа. Никто не знает почему. Но возможно, именно поэтому женщины, как известно, лучше мужчин запоминают лица и точнее оценивают, какие эмоции эти лица выражают. Мы также склонны уделять больше внимания области левого глаза, которая является более эмоционально выразительной стороной [118] .

118

В книге об этом упоминается в нескольких местах: женщины предпочитают баюкать младенцев на левой стороне тела, независимо от того, левша женщина или правша, и это, по-видимому, полезно для социального взаимодействия, потому что позволяет и матери, и младенцу лучше видеть более выразительную сторону лиц друг друга. В масштабах всего населения почти все люди имеют привычку баюкать ребенка слева, но женщины делают это несколько чаще, и в течение первых трех месяцев жизни по-прежнему гораздо чаще младенцев баюкают матери.

Все это как-то связано с самими глазами и с тем, что мозг – восходящий поток – делает с информацией, поступающей в режиме реального времени, дополнительно направляя глаз или останавливая. Но когда взгляд задерживается, он больше влияет на память постфактум, точно так же, как он производит большее впечатление на наше восприятие в реальном времени. Мы говорим о гайках и болтах реальности. Таким образом, если глаза студентов чаще фиксировались на моей груди, они с большей вероятностью восприняли бы ее как большую по отношению к остальному телу – не потому, что они так хотели изобразить культурно обусловленный мультяшный вариант, обычный для «мужского взгляда» на женское тело в социальных пространствах, но из-за когнитивной механики. Рассмотрим, например, что происходит, когда неподготовленные художники пытаются рисовать человеческие лица: они забывают про лбы.