Ева
Шрифт:
— Я должен это знать, — произнес Люк настойчиво. — Я хочу увидеть сам!
— Нет, — произнес Вейдер, покачав головой. — Я тоже когда-то видел… и хотел исправить. Что из этого вышло, ты знаешь. Тогда Йода был прав — видения могут быть правдивы, а могут и лгать.
— Исправить! — вскрикнул Люк. — Исправить что?! Скажи мне, что там будет? Что ты видел?!
— Падение, — ответил Вейдер. — Падение в темноту. Но я не видел, кто упадёт. Поэтому, вероятно, исправлять ничего не нужно?
Ни одна черта на лице ситха не изменилась, голос его был спокойным и ровным, и даже глядящие на сына глаза были
— Я ни на шаг не отойду от тебя, — по-скайуокеровски упрямо произнёс Люк, набычившись и сжимая губы.
Вейдер выпрямился, чуть хлопнул сына и по плечу и убрал свою тяжёлую руку.
Дыхание его выровнялось, силы вновь вернулись в вымотанное видением Силы тело.
— Главное, чтобы ты не бежал впереди, — ответил он. — Ты не нужен им, они охотятся на меня.
Люк упрямо мотнул головой. Что бы сейчас Вейдер не говорил, Люк все равно не послушал бы его.
Однако, это видение, так настойчиво преследовавшее и, наконец, настигнувшее их, немного прояснило ситуацию и объяснило причину раздраженности Вейдера.
Ева.
Её не было на Совете, хотя она была туда приглашена.
Люк вспомнил, как посыльный вернулся с ответом, отчего представители Риггеля не явились на собрание, как он шепнул что-то на ухо склонившемуся Акбару, и как после этого напрягся Дарт Вейдер.
Акбар пробормотал что-то нейтральное, дипломатично выразив свое участие и понимание, и велел начинать совещание без Евы и без Вайенса. Если бы что-то плохое произошло, он, разумеется, не был бы так спокоен.
Но даже это невинное происшествие вывело Вейдера из равновесия, и Люку показалось, что небольшой толчок Силы, словно порыв сильного ветра, рванул от тела ситха и заставил на миг людей вокруг него отклониться, пригнуться. Ситх словно хотел вскочить, растолкать всех и тотчас же идти и узнать, что произошло с Евой.
Но то, что обсуждалось, также было важно для Вейдера; в операции, разработанной Акбаром, должен был участвовать Люк, и Вейдеру пришлось выбирать, идти ли сейчас навстречу беспокоящему раздражению, касающемуся Евы, или всё же поинтересоваться, что ожидает в бою его сына.
Он выбрал последнее, и, кажется, не ошибся.
Но сразу же после окончания Совета он тотчас отправился в ту часть дворца, где были расположены комнаты для гостей с твёрдым намерением разузнать, что происходит с Евой. Увязавшийся за ним Люк, сердито бубнящий об уважении к Акбару и членам Совета, еле поспевал за широкими шагами ситха, и, наверное, и вовсе бы отстал, если бы их не настигло видение.
Оно снова принесло Вейдеру острое чувство опасности, и остро потянуло беспокойством при мысли о Еве.
Он терял её, терял из виду, и она тоже отступала во тьму, делала шаг назад, глядя в упор холодными спокойными глазами, и от отстраненного, чужого взгляда ему становилось страшно.
Вейдер не мог объяснить нахлынувший страх самому себе.
Это странное чувство было иррационально, непонятно, но если бы он не лгал себе и не отгонял очевидный ответ, то давно понял, отчего тихий образ Евы пугает его больше, чем флот Империи.
Он верил
Её честность и её шаг к нему казались чем-то незыблемым, постоянным, и чтобы она отступила, отстранилась… чёрт!
Он мысленно грязно выругался, словно оборона его флота провалилась, и наступающие подбираются к нему самому, расстреливая последние оборонительные рубежи.
"Не нужно врать себе", — подумал он уже спокойнее.
За вспышкой гнева всегда следовал холодный, яростный, кристально-чистый звенящий покой. Равносильный тому, что наступает при наблюдении за боем, который идет в непосредственной близости, и его сполохи окрашивают просмотровое панорамное окно в капитанской рубке. Нельзя впадать в ярость, нужно трезво оценить обстановку, признать свою неудачу, чтобы верно выбрать способ выйти из боя победителем.
Вот и сейчас, возвращая в памяти эту часть видения с отступающей от него Евой, — холодно-льдистую, мёртвую, — Вейдер призывал всю свою силу воли, чтобы унять яростную дрожь и обуздать взбесившуюся Силу, которая была готова вырваться из его сердца, и крушить, ломать, разрывать ещё живые тела.
Для того чтобы Ева отреклась от него, как когда-то Падме, чтобы отступила, ушла, нужно, чтобы произошло нечто сверхъестественное. Стойкий оловянный солдатик, Ева бесстрашно смотрела в лица тем, кто её осуждал за связь с ним: лордом ситхов, главкомом армии Императора Палпатина, убийцей, чудовищем, с человеком, наконец, почти вдвое старше нее самой.
Она приняла осуждение. Знала и понимала риск изначально, но у неё достало смелости, чтобы бороться за свою любовь и не отречься от неё под осуждающими взглядами союзников.
Так что же должно было встать между ними, что сломало оловянного солдатика?!
Нет, только не предательство, только не очередное предательство!
Шагая к комнате Евы, Вейдер с горечью осознал, что долгие годы больше ноющих ран, больше уродливых увечий угнетало то, что его оттолкнула Падме.
Живым быть нестерпимо больно.
Больно понимать, что твой идол, твой кумир ничем не лучше остальных людей, и в один прекрасный день за свою идею, за свою несуществующую игрушку отречётся от тебя.
Наверное, намного проще спрятаться за блестящим металлом маски и не пускать к себе никого, кто может напомнить, что Вейдер всё же не робот, кто сможет притронуться к живому сердцу и накрепко прирасти к нему. Оторвать можно только с кровью.
Палпатин был мудр, подарив ему этот шлем и этот покой; если бы кто-то раньше рассмотрел в Лорде Вейдере человека, Император умер бы намного, намного раньше…
Ева прокралась к его сердцу.
Она сняла спасительный шлем и терпеливо ждала, когда утихнут все монстры, все чудовища, населяющие его душу. Наверное, самому страшному из них она запечатала уста поцелуем, прижав к его щеке свою тонкую ладонь.
Она сказала "люблю" так верно и так твердо, что он поверил сразу же.
Поверил.
Тонкая нить, удерживающая его в мире живых — вера.
И теперь она истончалась, грозя оборваться, и в очередной раз ощущая накатывающее на него видение, Вейдер осознавал, что во всепоглощающий мрак падёт именно он.