Евангелие от Джимми
Шрифт:
— Вот ваша гостиничная карточка, брифинг через четверть часа, если хотите освежиться, в этом конверте аванс на текущие расходы, полагаю, багажа у вас нет, ночи в Скалистых горах прохладные, у входа к вашим услугам лимузин, спросите шофера на ресепшне, он отвезет вас куда скажете…
Я поднимаю руку, чтобы остановить его пришепетывающую скороговорку. Он тотчас умолкает, преданно заглядывая мне в глаза, точь-в-точь собака, ожидающая, когда хозяин бросит палку.
—
— Она уже в вашем номере, вас проводить?
— Спасибо, не надо.
— Ваш номер 4107, встречаемся в 4139-м ровно в четыре, выглядите вы отлично, если что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, я всегда к вашим услугам, извините за мой голос, обычно он звучит иначе, не хочу жаловаться, но у меня ужасно болят зубы…
Он умолкает, склонив голову набок, смотрит на меня выжидающе, добродушно улыбается. Я советую ему принять аспирин и иду к лифтам; Ким только что скрылась в кабине, я захожу следом.
— Как здорово, что ты так быстро пришла, ты была поблизости?
Она отвечает, что ей не понравился мой голос на автоответчике, тревожно стало. Я смотрю на нее. Лучше бы она надела, как вчера, строгий костюм. В легком летнем платье у нее такой безобидный вид. Она спрашивает, на каком я этаже.
— Ким… Мне надо с тобой поговорить, но не у меня в номере.
— Не беспокойся, я умею держать себя в руках.
— Не в этом дело. Боюсь, там могут быть микрофоны.
Ким озадаченно поднимает брови.
— Все так серьезно?
— Мне нужна твоя помощь, Ким.
— Что ты натворил?
— Ничего. Дело во мне. И я не хочу, чтобы меня обдурили.
— Кто?
— Белый дом.
Она нажимает на последнюю кнопку. Двери закрываются, мы смотрим мультик над загорающимися цифрами. Лифт останавливается на пятнадцатом этаже, два японца в резиновых шлепанцах и белых купальных халатах — но у одного под мышкой папка — кланяются нам, видят, что кнопка 42 светится, еще раз кланяются и поворачиваются к нам спиной.
Через несколько секунд мы выходим на кафельный пол фитнес-этажа. Я иду вслед за Ким по коридору, который ведет к их так называемому бассейну — недоразумение да и только, крошечный, квадратный, в тепличной духоте среди небоскребов, расплывающихся за каплями на запотевших стеклах. Инструктор просит нас расписаться в журнале, выдает полотенца. Ким расстилает свое на последнем шезлонге в углу, поднимает спинку, усаживается. Я сажусь рядом, смотрю на японцев, которые, прохаживаясь по пояс в воде, сосредоточенно изучают бумаги.
— Ну, так что у тебя за проблема с Белым домом?
Я отвечаю
— Я точно не знаю, чего они захотят, наверно, отправят меня этаким посланником в нефтяные страны. Ну типа: «Я, Агнец Божий, беру на себя грехи земные; я принес вам мир, а вы нам оставьте недра».
— Ты серьезно?
— Не доверяю я им. Если продавать душу, так хоть не вслепую, Ким. Я согласен быть Агнцем, но не бараном. Будешь вести переговоры за меня?
Она смотрит как-то растерянно.
— Я могу дать тебе аванс, — поспешно добавляю я и достаю конверт, который сунул мне пресс-атташе.
— Послушай, Джимми… ты ведь даже не знаешь, хороший ли я адвокат.
— Кроме тебя, я ни с кем не знаком.
— Я работаю недавно…
— А меня ждут через десять минут, чтобы подписать договор. Они меня уже обули с подпиской о неразглашении, не хочу второй раз быть лохом!
Она берет конверт и засовывает его в карман моей куртки.
— Хотя бы пойди к ним со мной, Ким… Мне важно им показать, что я не один, что есть кому постоять за меня, а то они думают, я на все соглашусь…
Ким достает из сумки блокнот и ручку.
— Что именно они тебе предложили? Постарайся вспомнить точные слова.
Я отвечаю, что речь шла о теологическом и духовном образовании, чтобы я развил свои способности на благо себе и другим и чтобы меня апробировал папа римский. Она невозмутимо записывает.
— По каким критериям?
— Что?
— Каковы твои аргументы для «апробации»?
— Генетическое досье и чудеса.
Она вздрагивает.
— Ты еще что-то делал после моего вывиха?
Я вкратце без похвальбы рассказываю ей про пончики, про воскресшего пешехода, про глаза слепого и про клен. Она записывает с бесстрастным лицом, с новой строки, ставя черточку после каждого события.
— Ты мне веришь?
— Я обобщаю. Если обе стороны убеждены в реальности фактов, мне не придется к этому возвращаться.
— Не говори им про клен: они велели мне пока больше никого не спасать.
Она перечитывает свои записи. Из раздевалки выходит пожилая дама: блестящий купальник, бирюзовые тени на веках, алая шапочка, скрученные ревматизмом руки и ноги. Она ковыляет к лесенке, кладет у бортика палку, падает навзничь в воду и плывет на спине безупречным, размашистым и изящным кролем мимо прогуливающихся по кругу японцев.
— И чего ты хочешь? — спрашивает Ким, вынув ручку изо рта. — Оплату по контракту, поденную, аккордную, гонорарную?