Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Ваш Н. Акимов».
В эвакуацию Анюта, дочь Николая Павловича и Елены Владимировны, была отправлена с московским Театром им. Евг. Вахтангова, с которым Акимов поддерживал давнишнюю связь. А когда театр Комедии вырвался из кольца блокады, Елена Владимировна забрала её из Омска.
Уезжая из Ленинграда, Евгений Львович попросил Веру Кетлинскую, которая тогда возглавила ленинградское отделение Союза писателей, «не забывать Заболоцких и отправить их при первой возможности, — вспоминала она. — Я выполнила его просьбу, как только началась эвакуация через Ладогу по «Дороге жизни»».
И вот, в начале марта Екатерина
— Открыв, я увидел маленькую сияющую Наташу Заболоцкую в беленькой шубке, а за нею Катерину Васильевну с мешком за плечами. И не успел я слова сказать, как Наташа закричала радостно: «Вас разбомбило!..» Незадолго до этого услыхали мы, что в нашу квартиру попал снаряд (в эту квартиру после отъезда Шварцев перебрались Заболоцкая с ребятами, и когда снаряд влетел в комнату они все находились на кухне. — Е. Б.), о чем рассказывая Малюгину, я смеялся, хотя в глубине души обиделся. Почему из всех квартир надстройки снаряд выбрал именно мою?.. К вечеру наша комната в 10 метров была заполнена до отказа. Сестра Катерины Васильевны с дочкой, и она сама с двумя ребятами. Они решили пробираться к нам в Киров, а оттуда в Уржум, на родину Николая Алексеевича, где оставался кто-то из его родни. Впрочем, Лидия Васильевна со своей девочкой, совсем незнакомой, загадочно улыбающейся, довольно скоро уехала, и мы остались впятером…
Художник Владимир Васильевич Стерлигов, оставшийся в Ленинграде, рассказывал, что, проходя по стороне Русского музея канала Грибоедова, на другой стороне увидел обнаженную стену квартиры Шварцев, на которой висела его картина.
— Через несколько дней у Никиты началось воспаление желез. Квартирный врач вызвал инфекциониста. И тот установил, что у Никиты скарлатина. А жили мы в театральном доме. Кругом дети. Родители сердитые. И надо сказать к их чести, что мы ни слова упрека не услышали от замученных и обиженных на весь мир соседок. Никиту увезли в больницу… А в конце апреля, в назначенный день, отправилась Катерина Васильевна за Никитой и привела его, довольно сдержанно улыбающегося… И назначен был день их отъезда. И перед самым этим днём покрылся сыпью, заболел я…
Выйдя из больницы, он писал Слонимским: «что-то вы не интересуетесь нашей жизнью? А мы вас часто вспоминаем и удивляемся — почему так редко виделись мы, когда жили в Ленинграде. С ума мы сошли, что ли?.. Вы, вероятно, слышали уже, что я заразился у гостившего у нас Никиты Заболоцкого скарлатиной и, как детский писатель, был увезен в детскую инфекционную больницу? Там я лежал в отдельной комнате, поправился, помолодел и даже на зависть тебе, Миша, похорошел. Теперь опять начинаю входить в норму. Дурнею помаленьку…
Написал я тут пьесу, но Храпченко она не понравилась. Тем не менее Зон и Большой Драматический собираются её ставить. Даже репетируют. До чего же отчаянные люди бывают на свете!.. Письма здесь, Миша, большая радость. Я знаю, что писатели не любят писать бесплатно. Но ты пересиль себя, и когда-нибудь это тебе отплатится. Передай привет Кавериным и Юрию Николаевичу.
Целуем вас.
Е. Шварц».
Академик М. Б. Храпченко в войну был председателем Комитета по делам искусств, или в нынешнем понимании — министром культуры.
«Одну ночь» тогда не сыграл ни один театр. И опубликовал
А в переписку со Шварцем вступало все больше и больше корреспондентов.
11 апреля он писал С. Я. Маршаку в Москву:
«Дорогой Самуил Яковлевич!
Вот уже скоро три месяца, как я собираюсь тебе писать. Перед самым отъездом из Ленинграда пришла твоя телеграмма из Алма-Аты. Я думал ответить на телеграмму эту подробным письмом из Кирова, но все ждал, пока отойду и отдышусь. А потом взялся за пьесу, и только пьесой и мог заниматься.
Ужасно хотелось бы повидать тебя! Я теперь худой и легкий, как в былые дни. Сарра Лебедева говорит, что я совсем похож на себя в 25–26 года. Но когда я по утрам бреюсь, то вижу, к сожалению, по морщинам, что год-то у нас уже 42-й. Что Тамара Григорьевна? Видел я её в последний раз после телефонного разговора с тобою. Потом жизнь усложнилась настолько, что я так и не попал к ним ни разу. Уехал я 11 декабря, ничего не знаю ни об Алексее Ивановиче, ни о Шурочке Любарской, ни о Тамаре Григорьевне. Напиши — где они и что с ними?..
Здесь я живу тихо. Все пишу да пишу. Часть своего ленинградского опыта попробовал использовать в пьесе «Одна ночь». Действие там происходит в конторе домохозяйства, в декабре, в осажденном городе и, действительно, в течении одной ночи. Послал я эту пьесу Солодовникову в Комитет по делам Искусств, в качестве пьесы по Госзаказу. Ответа от него не имею. Сейчас кончаю, вернее продолжаю «Дракона», первый акт которого, если ты помнишь, читал когда-то тебе и Тамаре Григорьевне в Ленинграде.
А что ты делаешь? Твои подписи к рисункам Кукрыниксов очень хороши. Вообще ты, судя по всему, по-прежнему в полной силе, чему я очень рад.
Я знаю, что ты занят сейчас, как всегда, но выбери, пожалуйста, время и пришли мне письмо, по возможности длинное. Я здесь с женою. Дочка живет в одном доме со мной. Я пишу, и все-таки иногда чувствую себя бездомным, как еврей после разрушения Иерусалима. И разбросало сейчас ленинградцев, как евреев. Каждое письмо здесь — большая радость, а письмо от тебя будет радостно вдвойне.
Кстати о бездомности — в феврале квартиру мою разрушило снарядом.
Целую тебя. Привет Софье Михайловне, детям и внуку.
Твой Е. Шварц».
Т. Г. Габбе и А. И. Любарская, писательницы и редакторы из маршаковской, детгизовской команды.
На следующий день Евгений Львович услышал по радио, что Маршака наградили Сталинской премией, послал ему поздравительную открытку.
С. Я. Маршак — Шварцам (21 мая): «Мой дорогой друг Евгений Львович! Догорая Екатерина Ивановна! Узнал, что Женя заболел, очень беспокоюсь о нем. Если не трудно, дайте мне, пожалуйста, телеграмму о состоянии его здоровья.