Евгений Шварц. Хроника жизни
Шрифт:
Все мокрые с головы до ног. А «качка усиливается, — продолжает рассказ Елена Владимировна. — Почти все больны. Шторм достигает девяти баллов. Мокро, холодно, противно. Дети запрятаны в машинное отделение. Голые, красные от света угольной топки, они похожи на чертенят у адского котла. Несчастный «Сократ» трещит по всем швам, но героически борется со свирепым Каспием…».
И, несмотря ни на что, утром «Сократ» прибыл в Красноводск. Им отвели один из открытых кинотеатров. То есть «зал» был без крыши. На сидениях развешивали на просушку одежду, сушили, кто сумел сохранить, чай.
Конечно,
А вот Сергей Эрнестович Радлов «не выехал». Но Шварц этого не знал, как не знал и о приключениях театра Комедии.
В марте 1942 года театр Радлова получил указание Комитета по делам искусств эвакуироваться из блокадного Ленинграда. После различных мытарств театр осел в Пятигорске. Выступал и в соседних городах — в Железноводске и Кисловодске.
В начале августа немцы вошли в предгорья Кавказа. Нужно было срочно уезжать. Но гражданские узнали об этом последними, и транспорта уже никакого не было. Первая часть артистов успела уехать на машинах войсковой части, вывозящей свое имущество. Вторая должна была уехать на следующий день. Но в ночь на 8 августа у Анны Дмитриевны Радловой случился острый сердечный приступ. Ехать она не могла. А девятого в город вошли немцы. Несколько артистов, в том числе и Радловы, оказались в оккупации.
Спаслись Борис Смирнов, Владимир Чобур, Константин Злобин, Сергей Федоров и другие.
Шварц отвечает Акимову: «Дорогой Николай Павлович! У Вас было много приключений, но сидеть в Кирове, не двигаясь, — ещё более утомительно. Я мечтаю переехать в Сталинабад, встретиться с Вами и почувствовать, наконец, что люди ещё остались. Мечтаю об этом давно. Мешало одно обстоятельство — дочку со мной не отпускают, а оставлять её по некоторым причинам страшно. Почему именно — писать нет мочи. Это дела семейные, да ещё чужой семьи… Во всяком случае сидеть на месте я больше не могу. Комната у меня здесь приличная, тепло, работаю я много, ем не так много, но все-таки ем, и тем не менее просто мечтаю о побеге. Потому что иначе я погибну от умственной дистрофии.
Должен признаться Вам, что в августе (не зная, правда, ничего о Вашей судьбе) я, старый двурушник, собирался изменить Вам и уехать к Зону. Флирт этот тянется до сих пор, но к нему я не поеду. Остались ли у Вас идеи о том, чтобы осесть где-нибудь прочно на несколько лет? Не кажется ли Вам, что можно вернуться на Кавказ? Имейте в виду, что я этой идее предан всей душой. Если Вы пришлете мне вызов, то я выеду, дождавшись денег, причитающихся мне за сценарий «Далекий край», о котором уже дано соответствующее распоряжение.
Я после встречи с Вами написал ещё одну пьесу под названием «Далекий край». Вам я её не послал, потому что это пьеса для детей. Шкловский расскажет Вам, какие фокусы устраивает почта и телеграф и с каким опозданием я получил телеграммы Ваши и Юткевича. Боюсь, что дана какая-то специальная инструкция о людях с иностранной фамилией, потому что больше всего пострадала моя переписка с Зоном и Дрейденом. (Е. Л. мог бы включить
Екатерина Ивановна целует Елену Владимировну, Анюту, Вас. Я тоже целую всю семью. Жду писем, вызова…
Ваш Е. Шварц».
Первый вызов с предложением Шварцу стать завлитом театра, Николай Павлович посылал ещё из Сочи. Теперь он незамедлительно, вместо ответа, телеграфом, вновь посылает очередной вызов.
«Дорогой Николай Павлович! — пишет Шварц в Сталинабад 9 февраля 1943 года. — Спасибо за вызов. Он дошел, даже в двух экземплярах. Если бы Вы могли представить себе, какая тут смертельная тоска, то поняли бы, как обрадовали нас эти телеграммы. Задерживают отъезд две причины.
1. Денег, причитающихся мне за сценарий, я так и не получил. Если Вы встретитесь с Юткевичем, то спросите у него, пожалуйста, кто должен производить со мной окончательный расчет? Судя по телеграмме из Москвы, сценарий «Далекий край» включен в план Союздетфильма. А договор у меня заключен со Сценарной Студией. Кто же будет со мной расплачиваться? Если Союздетфильм, то не может ли он поторопиться?
2. Холодова уехала в Архангельск, устраиваться в театр Ленинского Комсомола. Устроившись, вернется за дочерью. Вернуться она думает в конце февраля. Я все надеюсь, что она отпустит Наташу со мной. Если не отпустит, то так тому и быть. Поедем вдвоем с Екатериной Ивановной. Боюсь, что продолжая оставаться на месте, я приду в состояние бесполезное, отчего всем родным и близким будет худо.
Временами меня одолевает прямо мистический ужас перед Вяткой. Мне начинает казаться, что из этого города выехать невозможно, что я обречен тут торчать до старости, и так далее и тому подобное. Но тогда я беру телеграммы с вызовами и утешаюсь.
Пишу много. Принцесса и свинопас, как это ни странно, будут закончены и привезены к Вам. Приеду с товаром. Есть ряд идей, более или менее гениальных, которые мечтаю обсудить совместно.
Вы на меня, очевидно, сердитесь, потому что на письмо не ответили. Напрасно. Если бы я имел талант подробно описывать свои дела, со всеми сложностями, и то великолепное состояние духа, когда всякое действие кажется невозможным, как подвиг, — Вы бы не обижались на меня. Напишите — как дела, как нам ехать, что Вы советуете везти с собою…
Боюсь, что, прочитав мое грустное письмо, Вы подумаете с ужасом, что на Вашу голову свалится инвалид с семьей. На самом же деле — приедет к Вам человек, полный сил и планов, правда, худой и нервный, но зато легкий и уживчивый.
Я выеду, очевидно, в марте. Комнату Вы дадите мне? Ждете Вы меня или не верите, что я тронусь с места? Верьте мне, пожалуйста, я только этой верой и утешаюсь. Даже все трудности посадки на поезд не пугают меня.
Екатерина Ивановна целует Вас и всю семью. Я тоже. Ваш Евг. Шварц».