Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
Шрифт:
Олимпио вылез из камина в длинную, высокую комнату, окна которой имели решетки; посреди находился стол с письменными принадлежностями, скамьи, стулья и несколько шкафов. Это была аудитория или судебная комната. Глаза его привыкли к темноте, и он различал все предметы очень ясно.
Здесь было две двери; одна из них, вероятно, вела в соседнюю комнату, другая же, без сомнения, в коридор и служила входом и выходом для судей.
Обе двери, как убедился Олимпио, были заперты. Он принялся разыскивать ключи, но
Опасения его оправдались! Здесь внизу он был таким же узником, каким был наверху. Ломать двери он не решился, потому что шум выдал бы его.
Олимпио стоял и раздумывал. Он попал в ловушку и не видел никакого из нее выхода.
Вдруг одна мысль, один луч надежды озарил его, и спокойно, точно имел полное право и был сам судьей, он уселся в самое удобное кресло и стал осматривать комнату.
Хладнокровно ожидал он следующего утра. Когда сквозь высокие решетчатые окна проник первый луч света, до слуха его долетел громкий говор и шум шагов: сторожа с их женами собирались мести комнаты и приготовлять все необходимое для судей.
Только этого и ждал Олимпио. Он быстро поднялся и спрятался за один из высоких шкафов комнаты.
В ту же минуту двери, ведущие к выходу, отворились.
Олимпио увидел сторожа со щеткой; он думал напасть на него только в крайнем случае, если тот заметит его и станет угрожать; тогда он оглушил бы его ударом.
Сторож беззаботно напевал одну из народных парижских песен, бывших тогда в большой моде, потом взял несколько стаканов, выплеснул на пол заключавшуюся в них жидкость и удалился из комнаты, вероятно, для того, чтобы отдать своей жене мыть эту посуду.
Эта минута показалась дону Олимпио самой благоприятной. Лишь только затихли шаги сторожа, Олимпио покинул свое убежище и пошел за ним.
Он добрался до широкой лестницы, кругом не было ни души. Тихо и медленно стал он спускаться. Внизу находилась прихожая с выходом на улицу, которым пользовались чиновники; в ней тоже было пусто. Быстро сойдя на площадку, он отворил дверь и, никем незамеченный, очутился на улице.
– Удалось, черт возьми, – смеялся он, направляясь к Pontneuve и к лабиринту улиц, прилегающих к Лувру.
Потом он спокойно отправился на Вандомскую площадь, но свой отель нашел закрытым; постучав довольно долго у ворот, он убедился, что в доме никого не было.
Куда же скрылся Валентино?
По пустым улицам Олимпио отправился к отелю Клода и здесь встретил своего верного слугу, радость которого была безмерна.
Подавая ему новое платье, так как старое было грязное и разорванное, Валентино рассказал своему господину, что Хуан с Камерата вернулся в Париж, что первый из них поселился в испанском отеле, второй же исчез без следа.
Мы знаем, что на следующую ночь был назначен праздник в Фонтенбло.
Подкрепив себя
Лишь только взошло солнце и дон Агуадо заснул, как Валентино осторожно и таинственно передал Хуану, что его господин воскрес из мертвых; вслед за тем в отеле Монтолона произошло одно из самых радостных и счастливых свиданий.
Хуан рассказал историю бегства Камерата, отыскать которого он теперь надеялся.
Надежда его однако не осуществилась. Олимпио никогда уже больше не видел принца. Несколько дней спустя Хуан известил его об убийстве Камерата и о свидании императрицы с Рамиро в замке Мальмезон.
Этим вечером воспользовался Олимпио для освобождения маркиза и своей Долорес.
В полном генеральском мундире, в сопровождении Хуана, он отправился в Тюильри. Двор не возвращался еще из Фонтенбло, императрица, пробыв несколько дней в Париже, уехала в замок Мальмезон. План Олимпио удался.
Часовые без малейшего препятствия пропустили генерала с офицером, которые поднялись по лестнице, ведущей в покои императрицы.
Слуги и горничные никогда не знали Олимпио. Именем императрицы он приказал провести его в комнату Евгении, и прислуга не посмела отказать ему.
Пробраться в Тюильри было смелым, отважным предприятием, и Олимпио совершил его с бесподобной уверенностью.
Он вошел в будуар Евгении, чтобы взять свой бриллиантовый крест, потом намеревался вместе с Хуаном направиться в замок Мальмезон, чтобы принудить императрицу освободить маркиза и Долорес. Ему была дана власть на это.
Отыскав бриллиантовый крест и повесив его на грудь, он заметил на письменном столе Евгении несколько бланков с ее подписью, оставленных ее тайному секретарю на случай необходимых приказов.
– Это очень кстати! Я избавлю императрицу от труда писать, – проговорил Олимпио, обращаясь к Хуану. – Взять на себя ответственность мне ничего не стоит.
– Что вы делаете! – вскричал Хуан, увидев, что Олимпио, схватив перо императрицы, набросал несколько слов над ее подписью.
– Я пишу приказ о немедленном освобождении маркиза Монтолона и сеньоры Долорес Кортино, – с невозмутимым спокойствием проговорил Олимпио.
– Тогда необходимо бежать вместе с ними, потому что завтра все это будет известно.
– Бежать совершенно незачем, Хуан! Предоставь все мне, я обо всем позабочусь. Ступай с этим в Консьержери. Бояться тебе нечего; прежде нежели наступит ночь, маркиза освободят. Вслед за этим другой приказ свези на бульвар «Bonne Nouvelle». В доме девицы Беланже томится Долорес. Ее также освободят; тогда проводи ее в Вандомский отель.
– Я опасаюсь, – проговорил Хуан, бледнея, – что вы погибнете, если не оставите в эту же ночь Париж.