Евреи в русской армии: 1827—1914
Шрифт:
Чтобы наладить агитацию в войсках, руководство Союза русского народа и Союза Михаила Архангела активно искало поддержки среди высших иерархов Военного министерства{991}. Покровитель СРН князь Эммануил Коновницын обратился в 1906 г. к военному министру с письмом, в котором просил содействия в открытии отделений СРН в армии{992}. К письму прилагалась брошюра об основных положениях СРН, которую Коновницын предлагал распространить среди войск. Брошюра представляла собой разновидность крайне правого консерватизма, ксенофобии, охранительства и шовинизма, граничащего с расизмом. СРН требовал запрета политических партий как немыслимых «среди верноподданных Русского народа, каковые обязаны быть все подданными русского Царя». Союз ратовал за возвращение к главенству Православной церкви, неограниченному царскому самодержавию и за преимущественное право русской народности. В области национальной политики Союз признавал права только трех народов — великорусского, малоросского и белорусского. Об остальных народностях и народах Союз
Как убедительно продемонстрировал Фуллер{994}, на исходе революции Военное министерство пыталось вывести армию за пределы противостояния режима и общества. Разумеется, противодействие Военного министерства намерениям режима навязать армии полицейские функции могло пресечь конфликт между армией и обществом; вместе с тем оставался неразрешенным конфликт внутренний, поддерживаемый усилиями революционной пропаганды, не утихшей после 1907 г. Поэтому идеи СРН были восприняты Военным министерством как противоядие — единственное имеющееся в наличии идеологическое оружие, которым можно было бы подавить революционную ересь в войсках{995}. В этом смысле пропагандистские материалы Союза, казалось, были написаны специально по заказу Военного министерства.
Так в разгар революционных событий состоялась встреча двух идеологий, значение которой трудно переоценить: Военное министерство взяло на вооружение идеологию крайне правого крыла русского консерватизма. С этого момента революционные настроения в войсках стали именоваться не иначе как инородческая ересь, имеющая целью уничтожение или порабощение Российского государства. Солдатам запретили получать любые газеты, кроме газет откровенно черносотенного толка, вроде «Дня» или «Знамени». Солдаты жаловались в Думу, что им запрещают читать в казармах что бы то ни было, кроме черносотенной периодики. Прокламации антиеврейского содержания регулярно доставлялись в полки и настойчиво распространялись среди нижних чинов. Для публикации этих прокламаций окружные штабы охотно предоставляли свои типографии. Предоставление типографских мощностей всевозможным антисемитским и охранительным органам было предписано им в приказном порядке. Подпольная газета «Казарма», орган Военной организации при Петербургском комитете РСДРП, вяло пыталась противодействовать безапелляционному очернению революции и еврейства, переводя разговор с национального на классовое и порой вступая в открытую полемику с черносотенными прокламациями{996}.
Мы располагаем одной из таких прокламаций, отпечатанной в штабе Одесского военного округа и распространенной среди солдат Казанского, Владимирского и Углицкого полков. В тексте прокламации особенно интересна попытка (к слову, довольно топорная) ее создателей связать в один смысловой узел либеральные идеалы, восходящие к Французской революции, сионистское движение (судя по архивным данным, весьма слабое среди евреев — рядовых русской армии){997}, а также русский революционный нигилизм и еврейство в целом. В настойчивом желании связать в единый политический суррогат разнородные и разноплановые явления угадывается почерк Петра Рачковского, шефа охранного отделения, одного из предполагаемых авторов «Протоколов сионских мудрецов»{998}. Кроме того, попытка связать «равноправие» и «жидовство» в этой прокламации выдает характерную лексику из брошюры Союза русского народа. Прокламация обращена к «братцам» — архаичное обращение русских военачальников старой закалки к нижним чинам:
Было у жидов свое царство сионское, от горы Сион так называется. Потеряли они его, и сейчас там земля Турецкая. С той поры и блуждают жиды, где бы захватить им царство чужое и объявить его своим — Сионским. Так вот что значит, братец, сионизм. Вот теперь жиды и хотят нашу матушку-Русь сделать уже царством не русским, а еврейским или сионским. Вот почему и кричат: «Да здравствует сионизм!» Уже они, братцы, и знамя свое выбросили у нас на Руси, знамя красное! Прочь жидовское Царство! Долой красную жидовскую свободу! Долой красное жидовское равенство и братство! Мы не желаем жидовского царя на святой Руси!{999}
При всей своей абсурдности воззвание отличалось красноречием. В нем не хватало одного: призыва к действию. Недочет был исправлен. В новой редакции воззвания, которое с трибуны Первой думы процитировал депутат Винавер, был полностью сохранен приведенный текст, но в финале была добавлена одна-единственная фраза: «Встань, очнися, подымися, русский народ, на врага!» В этой окончательной редакции воззвание в апреле — мае 1906 г. в количестве нескольких сотен тысяч экземпляров было распространено охранным отделением среди солдат пехотных полков 16-й пехотной дивизии, расположенной в Белостоке и окрестностях{1000}.
На солдат оно произвело впечатление приказа по армии. Тем более что оно было подкреплено распоряжением 31 мая о введении сверхурочных войск в Белосток и провокационными действиями белостокских полицейских властей. Разделение города на северную часть, где войсками командовал полковник Войцеховский, и южную, под командованием подполковника Буковского, также, с точки зрения рядовых, должно было означать готовящуюся акцию{1001}. После белостокского погрома, разразившегося в первых числах июня и унесшего жизни по крайней мере 78 человек (в большинстве своем — евреев), думская «комиссия 33-х» прямо обвинила полицейские власти в организации, а войска — в попустительстве погрому{1002}. Когда депутат Стахович
Выдвинув русскому еврейству в целом все мыслимые и немыслимые обвинения, в разгар дела Бейлиса, обвиненного в убийстве христианского мальчика с целью использования его крови в ритуальных целях, черносотенная публицистика добралась наконец до еврейских солдат. В 1911–1913 гг. праворадикальные публицисты подвергли ревизии знаменитые русские ритуальные процессы предыдущего, XIX столетия. Особое внимание ультраправых привлек Саратовский ритуальный процесс, получивший в русской периодике название Саратовского дела. Почему именно Саратовский, а не любой другой? Во-первых, потому, что Саратовское дело — единственный в русской истории XIX в. «ритуальный» процесс, закончившийся обвинительным приговором. Не помогли и многочисленные попытки авторитетных экспертов, в частности профессора Хвольсона, доказать всю нелепость обвинений евреев в ритуальных убийствах{1006}. Во-вторых, потому, что по этому процессу проходили еврейские солдаты Саратовского гарнизона. В-третьих, потому, что Бейлис — как он сам охарактеризовал себя на суде — был запасным еврейским солдатом (к слову, факт, не оставшийся незамеченным в публикациях СРН{1007}). Бейлис думал, что, назвав себя бывшим солдатом, который заботится только о том, чтобы прокормить семью, он разжалобит присяжных. Ультраправые решили иначе: еврей Менахем Мендель Бейлис, отставной солдат, обвиняется в ритуальном убийстве; но ведь русской истории уже известен обвинительный приговор еврейским солдатам по кровавому навету! Стало быть, следует напомнить об этом суду. Так появился памфлет «Жертвы Израиля. Саратовское дело», автором которого был член Государственной думы Г.Г. Замысловский — человек «крупных способностей, но исключительной душевной низости», как писал о нем известный своей строгой объективностью Оскар Грузенберг{1008}.
Публицистика приносила Замысловскому неслыханные доходы: за брошюру, в которой доказывалось, что Ющинского замучили евреи, он получил из специального государственного фонда 75 000 руб.{1009} Для своей новой брошюры Замысловский смело заимствовал концепции и схемы из уже знакомых нам литературных источников. При этом он изменил соотношение между армией и евреями на противоположное. У него не евреи терроризируют бедных русских солдат, «жертв Израиля», а, наоборот, еврейские солдаты пьют кровь местной русской общины, ставшей «жертвой Израиля». Это противостояние Замысловский подкрепил важным — и, к слову, верным — наблюдением: кроме солдат в городе практически нет евреев, а «главный рассадник Саратовских жидов — местный гарнизонный батальон»{1010}. В батальоне сорок четыре еврея, совершенно безнадзорных. Все те омерзительные повадки, которые Булгарин и Крестовский приписывают польским евреям, Замысловский приписал еврейским солдатам. Они наглы и разнузданны; грабят казенное имущество; совращают в иудейство — впрочем, неудачно; прикрываются религиозной традицией для совершения преступных действий; используют христиан как подставных лиц, чтобы потом предать их{1011}. В памфлете Замысловского использован даже случайный эпизодический герой Булгарина — вымышленный ренегат. У Замысловского он превращен в реального ренегата — Даниила Хвольсона, который пользуется теми же бесчестными средствами, что и его бывшие соплеменники, покрывая и оправдывая их ритуальные убийства{1012}.
Еврейские солдаты представлены как настоящие кровопийцы. По Замысловскому, истинные участники ритуального убийства — нижние чины из евреев Берлинский, Берман, Зайдман, Фогельфельд. Главный виновник — солдатский цирюльник Шлиферман. У одного из них была найдена сефардского обычая Пасхальная аггада на ладино (еврейско-испанском языке) с изображением фараона, купающегося в крови еврейских мальчиков. Замысловский был совершенно уверен, что эта иллюстрация изображает ритуальное убийство: еврей купается в крови христиан. Поддерживая точку зрения Замысловского, профессор Залесский вновь проанализировал Саратовское дело и согласился со справедливостью обвинений, дескать, солдаты «сами сознались»{1013}. После оправдательного приговора по делу Бейлиса Замысловский, выступавший на процессе гражданским истцом, пытался использовать Саратовское дело (в своем изложении) как важную дополнительную улику, требующую пересмотра приговора.