Еврейский камень, или собачья жизнь Эренбурга
Шрифт:
Так Фефер итожил навязанный рюминцами обвинительный материал. Фамилии Эренбурга будто бы нет, формально нет, но «синоним» есть — книга! И идет она на втором месте после «преступных» записок в ЦК. Сквозь «Черную книгу» всегда просвечивала личность Эренбурга, ее создателя. Подкорректируйте немного извлечения из текстов, произнесенных на процессе подсудимыми, и вы получите фундаментальное по советским понятиям обвинительное заключение, вполне достаточное, чтобы осудить писателя на смерть. Фамилия Эренбурга вскоре появляется по линии Наркоминдела и нашего посольства в Америке, наряду с фамилиями Маркиша, Михоэлса и других. Правда, новым дознавателям, которые дышали в затылок Комарову, немного отсюда удалось бы высосать.
В показаниях Лозовского есть
— Я нахожусь сорок месяцев в тюрьме, — говорил Соломон Абрамович, обращаясь к Чепцову, — и не знаю, что делается на свете. Я не знаю, кем стал Александров за это время, но уверен, что рано или поздно он будет исключен из партии.
Александров в конце концов действительно был снят с должности министра культуры, отстранен от исполнения депутатских обязанностей и закончил дни заведующим сектором диалектического и исторического материализма Института философии и права АН Белорусской ССР. Вряд ли Лозовский забыл о статье Александрова в «Правде» под названием «Товарищ Эренбург упрощает». Это он, Александров, по приказу вождя украл у Эренбурга победу, попытавшись превратить писателя в человеконенавистника и поставить под сомнение все, что тот сделал за четыре с половиной года войны. Содержатель борделя, дружбан сталинских подголосков и любителей клубнички, которого даже неприхотливый Жданов считал зазорным использовать на ответственных партийных постах, являлся одним из закоренелых врагов Эренбурга, много потерпевшего от него, особенно после крушения Третьего рейха.
Председательствующий Чепцов особо выделил вопрос о «Черной книге» и постарался грубо дожать Лозовского на этом поле. Разумеется, трактовка самого издания в репликах Лозовского не выходила за рамки партийных требований: «В нашей стране страдания от нашествия гитлеровцев переносили все народности…»
Лозовский считал, что книгу нужно издать только на английском языке. Советские люди могут обойтись без приведенных в ней сведений. Тем не менее он подчеркнул значение собранных Эренбургом материалов для Нюрнбергского процесса. «Черную книгу», напечатанную в США, доставили в Германию самолетом и раздали журналистам из разных стран мира. Лозовский старается оставаться объективным, упоминая о конфликтах между писателями и подчеркивая, что «это был вопрос не только книги, но и заработка». Русское издание Лозовский считает проектом Эренбурга, указывая, что он хотел напечатать материалы, считая английский вариант бесполезным для нашей страны.
Последний раз Лозовский упоминает об Эренбурге в конце допроса, и его речи в какой-то мере могли повлиять на читающего стенограмму Сталина:
— Что он (Фефер) оговаривал там много людей, это очевидно, и я знаю такие факты. Например, Самуил Маршак просил перевести его стихотворение, а в его изложении получается, что Маршак тоже запачкан. Фефер дал показания об Эренбурге, который никогда не занимался специфическими еврейскими делами, и получилось, что Эренбург тоже запачкан.
Иными словами, Лозовский даже в течение неправого суда, как ни поразительно, стремился оставаться на почве голых фактов, которые сужали обвинительные возможности дознавателей. Он уже не боялся ни близящейся смерти, ни зверских побоев. Ключевая фраза у Лозовского здесь — подтверждение, что Эренбург никогда не занимался специфическими еврейскими делами. Она пытается оторвать Эренбурга от ЕАК и, по сути, спасти его.
Главный врач Боткинской больницы Борис Абрамович Шимелиович в своих совершенно блестящих, если можно так выразиться в данном случае, показаниях вскрыл механику следственных действий шайки Абакумова-Рюмина, привел кошмарную статистику издевательств, которая едва ли сравнима с той,
К изданию «Черной книги» Шимелиович не имел отношения и фамилию Эренбурга приводит единственный раз в перечислении рядом с фамилиями других членов ЕАК.
В показаниях заместителя министра Госконтроля РСФСР Соломона Леонтьевича Брегмана речь об Эренбурге, Гроссмане и «Черной книге» заходит лишь однажды. Слова Брегмана обладают профессиональным и неприятным — госконтролевским — оттенком. Он считает, что «грызня» между Эренбургом и Гроссманом, а споры между ними имели место, объясняется исключительно материальными соображениями. Они, дескать, получали в виде гонорара десятки тысяч рублей. Брегман сообщает, что образованная для оценки «Черной книги» комиссия признала документы и очерки, подготовленные Эренбургом и Гроссманом, лучшими. Обвинение Эренбурга в меркантильности я встречаю впервые.
В остальном показания Брегмана сводятся в данной части к попытке уточнить пути издания «Черной книги». Будущим исследователям предстоит выяснить, насколько Брегман был прав, рассказывая об обстановке стяжательства, которая якобы существовала в период подготовки материалов для русского издания.
Затем фамилия Эренбурга и в целом «Черная книга», которой инкриминировался национализм, упоминаются в показаниях подсудимых вскользь два-три раза. Экспертиза указала на националистические тенденции в эренбурговском проекте, а также занималась оценкой статьи Эренбурга «По поводу одного письма». Однако выводы экспертизы, вероятно, не достигли той критической отметки, когда Эренбурга можно было обвинить в воинствующем национализме, и это обвинение было бы принято Сталиным, который привык выбрасывать из тележки лишь тех, кого считал балластом, непригодным к использованию, и в ком не нуждался при осуществлении своей политики. Такой подход всегда чреват ошибками, за которые расплачивалась вся страна. В категорию балласта у Сталина вошли десятки тысяч людей, составлявших цвет советского народа и гордость мировой науки и культуры. Но Эренбург — в чем нельзя усомниться — еще не вошел в разряд бесполезных для вождя деятелей. Сказанное не должно ни в коем случае менять отношения к Эренбургу. Но это тоже вскользь.
Всех подсудимых Чепцов, Дмитриев и Зарянов приговорили к смертной казни, кроме академика Лины Штерн. Приговор палачи привели в исполнение тайно 12 августа 1952 года. Генералы от сталинской юрисдикции преспокойно дожили век на пенсии, покаяния не принесли и общественного осуждения избежали. Чепцов — главный Бес — скончался недавно, двадцать лет назад: в 1980 году.
Убийство членов Еврейского антифашистского комитета есть фемеморд, то есть тайное политическое убийство, в чистом виде.
Через несколько месяцев после расстрела ведущих членов ЕАК Сталин в конце 1952 года распорядился наградить Эренбурга Международной Ленинской премией мира. Во второй декаде следующего января «Правда» опубликовала ошеломляющее сообщение об аресте целой группы врачей-убийц. Кроме врачей, по национальности евреев, госбезопасность схватила ряд медиков славянского происхождения. Информация появилась в печати, когда Рюмина уже изгнали из органов, а Абакумова терзали в Лефортово.