Европа и ислам История непонимания
Шрифт:
Однако мамлюки пользовались любым случаем настроить друг против друга подвластные им общины, чтобы удобней было управлять ими. Из уважения к истине нужно сказать, что они делали это всегда умеренно, но все же, например, покровительствовали христианам в ущерб евреям. Особенно благоволили они к францисканцам, пользовавшимся поддержкой правителей Неаполя из Анжуйской династии: те видели в каирских султанах добрых соседей. В 1309 году султан официально отдал францисканцам собор Гроба Господня, храмы на Сионской горе и в Вифлееме. Позже, в 1333 году, король Сицилии Роберт приобрел у султана права на дом, расположенный сразу за южными стенами города, в котором, по преданию, происходила Тайная Вечеря. В 1342 году он передал это здание францисканскому ордену: это положило начало францисканской страже в Святой земле (приор францисканского монастыря на Сионе впоследствии сделается «Стражем Святой земли»); кроме того, благодаря этому зал Тайной Вечери приобрел те красивые готические формы, которыми можно любоваться до сих пор. Но правители-мамлюки тем не менее ревностно применяли исламский закон, запрещающий восстанавливать обветшавшие культовые здания немусульманских общин. Именно поэтому многие христианские церкви представали перед паломниками и странниками в довольно плачевном состоянии: в XIX веке это приводило в восторг романтиков, но в XVI–XIX веках придавало пейзажу печальный
Однако в течение XV века управление мамлюков становилось все хуже и хуже — в том числе по внутриполитическим причинам. Дневники европейских паломников, посещавших Святую землю с середины XIV до начала XVI века, дают представление о том, как Иерусалим постепенно приходил в упадок: власть становилась все более бездеятельной и продажной, население сокращалось и беднело, почти не принимались меры против стихийных бедствий — засухи, болезней, землетрясений. Подсчитано, что население города, которое в середине XIII века равнялось почти пятидесяти тысячам, за два с половиной века сократилось до десяти тысяч.
5
КОНТАКТЫ И КОНФЛИКТЫ В XII–XIII ВЕКАХ
Gesta Dei per Francos
До сих пор мы старались редко пользоваться термином «крестовый поход» и почти всегда пытались не сопровождать его привычным порядковым номером. Латинское слово cruciata — несомненно, обратный перевод из разговорных языков — стало использоваться гораздо позже: применять его к событиям, случившимся до XIII–XIV веков, было бы анахронизмом, хотя и узаконенным историографическими традициями. В самом деле, письменные свидетельства первого крестового похода упоминают о «крестоносцах» (cruce signati), однако предпочитают более точные и при этом всеобъемлющие термины — такие, как «паломники» (peregrini). Документы стремились подчеркнуть, что каждая из этих многочисленных военных экспедиций, которые следовали друг за другом до XIII века и далее (а замышлялись они вплоть до конца XVIII века), была освящена папским указом, где целью похода объявлялась помощь христианской Святой земле, ее новое обретение или нечто в этом духе, хотя подлинная цель была совсем иной. Поэтому обычно использовались такие термины, как «военная экспедиция» (iter), «Иерусалимский путь» (via Hierosolymitana) или «паломничество» (peregrinatio), за которыми затем последовали «помощь» (auxilium или succursus), что подчеркивало срочность и оборонительный характер похода, и, наконец, «переход» (passagium) — термин, говорящий прежде всего о путешествии по морю, необходимому, чтобы попасть в Святую землю: этот термин из-за своего ярко выраженного символического характера имел большой успех и остался в некоторых развившихся из латыни языках.
Passagium, в свою очередь, мог быть «частным» (parti-culare), если организовывался и осуществлялся по инициативе отдельных лиц или групп с какими-либо частными целями, которые, тем не менее, должны были соответствовать великой цели освобождения Иерусалима — или же «общим» (generale, universale), если он был санкционирован папской властью и считался долгом всех христиан, которые были обязаны откликнуться на папский призыв своим непосредственным военным участием или различными формами имущественного вклада (это могли быть десятины, сборы, денежные пожертвования в виде покаяния или завещания). С середины XIII века такие знатоки канонического права, как Генрих Сузский (более известный как «остийский кардинал») или Синибальдо Фьески (будущий Папа Иннокентий IV), пустили в обращение выражения crux transmarina и crux cismarina. С помощью этих терминов различались соответственно те кампании, которые были направлены на завоевание Святой земли или, так или иначе, против мусульман и язычников (сюда относятся также крестовые походы в Испании и на северо-востоке Европы против славян и балтов), и те, которые предпринимались против еретиков: типичные примеры последних — крестовый поход против альбигойцев в начале XIII века или против гуситов в XV веке. Позднее аналогичные походы предпринимались против политических врагов Папы (Гогенштауфенов и арагонцев в XIII веке, италийских гибеллинов веком позже) или даже против тех сил, которые считались асоциальными и опасными для всего христианства (как, например, штединги — фризские крестьяне, взбунтовавшиеся против архиепископства Бременского, и против которых Папа Григорий IX в 1233 году выпустил буллу «Глас в Раме [слышен]» («Vox in Rama»). Ранее, в XII веке, крестовые походы были инициативой европейских правителей; однако позднее, когда папы, начиная с Иннокентия III, взяли руководство этими походами на себя и присвоили исключительное право объявлять их (в том числе и потому, что крестоносцам обычно предоставлялось полное отпущение грехов), ситуация коренным образом изменилась. Крестовые походы стали невиданным ранее средством юридического, военного и финансового давления на весь христианский мир. Особенно эффективной в этом смысле была доктрина обета: с одной стороны, она предусматривала отлучение от церкви (с последствиями, равными «гражданской смерти») для тех, кто, однажды принеся торжественное обещание участия в крестовом походе, откладывал бы его исполнение или уклонялся бы от него; с другой — допускала, что непосредственное участие в крестовом походе может быть заменено определенным денежным пожертвованием или участием в другой экспедиции, равноценной с канонической точки зрения. Со временем в языке канонического права закрепились выражения causa cruris, negotium crucis («крестовое дело»).
Такая юридическая практика положила начало многочисленным злоупотреблениям. Кроме того, проповедь крестовых походов, которой с XIII века занимались в основном нищенствующие монашеские ордена, велась несдержанно и вызывающе. В связи с этим то и дело раздавались голоса раздражения, протеста, даже возмущенного отказа. Нужно, однако, заметить, что протестующие, за довольно редким исключением, не отвергали крестовый поход как войну с неверными. Они скорее порицали тот факт, что первоначальная, подлинная цель похода — защита или обретение Гроба Господня — слишком часто отодвигалась на второй план и подменялась другими, более выгодными для папской курии с политической или экономической точки зрения. В любом случае, нельзя интерпретировать крестовые походы только как религиозные войны. Ни один теолог, ни один знаток канонического права никогда не утверждал, что конечной целью крестовых походов было обращение неверных или что уничтожение неверных законно уже только потому, что они являются таковыми.
В общем, можно сказать, что все многочисленные крестовые походы — это один и тот же крестовый поход. Его можно понять только через его внутреннюю динамику; он подчиняется строгой и последовательной логике, но распадается на множество отдельных случаев, которые феноменологически отличаются друг от друга.
Испанцы тоже присутствовали в Клермоне в ноябре 1095 года, однако Папа с самого начала отговаривал их думать о Востоке. «Языческая опасность» подстерегала в их собственном доме. После поражения при Саллаке в 1086 году кастильский король принял меры, чтобы его мольбы о помощи были услышаны в Риме. В 1089 году Урбан II предоставил тем, кто участвовал в восстановлении Таррагоны и строительстве там укреплений для защиты города от испанских мусульман, такое же отпущение грехов, которое давалось иерусалимским паломникам. Позднее это было подтверждено одним из канонов первого Латеранского собора 1123 года. Возможно, сам Папа был удивлен тем энтузиазмом, с которым был подхвачен его клермонский призыв, и обеспокоен тем, что на Восток отправляется слишком много его сторонников: ведь его борьба с императором Генрихом IV еще не была завершена. Следующие три года Папа с помощью издания булл и посылки своих доверенных легатов пытался регулировать поток тех, кто отправлялся на Восток. Он всячески поощрял и даже санкционировал морские экспедиции, предпринимаемые городами Тирренского моря, но строго ограничивал (не знаем, успешно ли) участие в походах тех, чей отъезд мог иметь дестабилизирующие последствия для общества. Например, он резко выступал против отъезда монахов или семейных людей, предписывая им советоваться соответственно с аббатами и своими супругами, а также не рекомендовал отправляться в подобные походы престарелым или увечным. Он прекрасно понимал, что участники военного iter, к которому он призывал, постепенно сливались с многочисленными потоками паломников, присоединившимися к военным колоннам в 1096–1097 годах. С другой стороны, здесь наблюдался хорошо известный и привычный феномен: в XI веке паломников часто сопровождали, хотя бы на каком-то отрезке пути, вооруженные воины. Однако теперь во всем этом присутствовал некий новый элемент, вызывавший тревогу. Резня, которую паломники устроили среди евреев рейнских и дунайских городов в 1095 году, показывала, что хилиастические настроения толпы порой вели к очень опасным ситуациям; но это свидетельствовало также о том, что великое паломничество теперь стало инструментом для реализации различных потребностей и стремлений, связанных с социальной нестабильностью и религиозным брожением в те трудные годы. В общем, сколько бы мы ни старались определить «происхождение» и «корни» крестовых походов, нужно признать, что вызвавшие их обстоятельства и целый ряд близких и далеких причин, которые совпали необыкновенным образом, представляют собой совершенно уникальное явление.
С другой стороны, известия об экспедиции, которые в 1097–1098 годах приходили из Малой Азии, были такими неопределенными и противоречивыми, что лишь на соборе в Бари в октябре 1098 года Папа, кажется, получил более или менее ясное представление о том, что происходит на азиатском побережье. Одним из главных участников крестового похода был скандинавский герцог, обосновавшийся в Италии, Боэмунд Тарентский (д'Альтавилла), старший сын Гвискара и племянник Рожера, который, впрочем, не любил его и нисколько ему не доверял. Рожер, возможно, был доволен тем, что племянник целиком погрузился в запутанные малоазиатские и сирийские дела, но при этом ничуть не собирался помогать ему и всем остальным, кто своими действиями мог испортить его добрые отношения с властителями Северной Африки. Рожер хотел спокойно завершить завоевание Сицилии и поэтому отклонил предложение участвовать в коалиции, которая в 1087 году напала на ал-Махдию. Взятие этого города принесло бы Рожеру, хозяину сицилийских портов, господство на том пространстве, где проходили все торговые пути, связывающие Восточное Средиземноморье с Западным. Однако он прекрасно понимал, что не выдержит такого бремени: подобное приобретение заставило бы объединиться против него альморавидов, зиритов и Фатимидов. По той же причине, какова бы ни была воля Папы, который, кстати, ранее благословил его сицилийскую кампанию, Рожер не собирался компрометировать себя участием в Iter Hierosolymitanum. Знаменитый арабский историк Ибн ал-Асир, живший на рубеже XII и XIII веков, сообщает нам о том, что французские военачальники обратились к Рожеру с просьбой предоставить свои порты для кампании, целью которой было завоевание Северной Африки. Однако Рожер не хотел портить добрососедских отношений с эмирами Туниса и поэтому посоветовал воинственным единоверцам обратить свои взоры на Сирию. Поскольку арабский историк писал это спустя целый век после упомянутых событий, он истолковал этиологию крестового похода совершенно неожиданным и спорным образом: по его мнению, франки изначально собирались захватить Африку, используя сицилийские порты, и только совет Рожера «перевел» их воинственные намерения на Иерусалим. В остальном, однако, позиция, занятая завоевателем Сицилии, выявлена Ибн ал-Асиром с большой проницательностью.
Собор в Труа 1128 года фактически открыл дорогу созданию духовно-рыцарских орденов: то, что ранее было обычным братством (fraternitas) рыцарей вокруг «Храма Соломона», которое имело целью помогать паломникам и защищать их, превращалось в воинство (militia), которое подчинялось духовному уставу. Папы предоставляли такие же отпущения грехов, какие дал Урбан II в 1095 году, тем, кто выражал готовность поддержать королевство крестоносцев в Сирии, кто сражался в Испании и кто боролся с врагами Римского папского престола за свободу церкви (pro "Ubert"ate Ecclesiae). Подобное решение, в частности, было принято на Пизанском соборе 1135 года, в разгар борьбы Святого престола с Рожером II Сицилийским.
Статья XXIII из «Постановления» («Decretum») Грациана, опубликованного примерно в 1140 году, имела целью урегулировать войну против мусульман с юридической точки зрения. Пять-шесть лет спустя, в 1145–1146 годах, две разные редакции энциклики Папы Евгения III «Столькие предшественники» («Quantum praedecessores»), резюмируя все папские постановления относительно борьбы с неверными, начиная с указов Папы Александра II по поводу осады Барбастро, заложили основу систематизации правовых оснований крестовых походов. Двумя годами позже в новой энциклике «Божественное вознаграждение» («Divina dispensatione») Папа говорил о крестовых походах не только в Святой земле, но и в Испании (после того, как в 1118–1126 годах Альфонс I Арагонский по прозванию «Воинственный» дошел от Сарагосы до Малаги), и на севере Европы против язычников-вендов. Экспедиция в Сирию оказалась гибельной, походы против славян — малорезультативными, зато в Испании крестоносцы — среди которых были также генуэзские и пизанские моряки — сумели захватить Альмерию и Тортосу. Альмерия снова попала в руки мавров в 1157 году, когда ал-Андалус после падения альморавидов уже десять лет находился под властью альмохадов (ал-муваххидун — «поборники единого Бога») — нового религиозного движения, проповедовавшего строгое соблюдение исламских норм, которое активизировалось на всей территории Магриба.