Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

БЕРНАРДО ВИЕЙРА РАВАСКО

ГЛОССА НА ТЕМУ СОНЕТА

Надежды тяжкий грыз меня недуг, И лишь любви всесильная отвага Дерзала облегчать груз горьких мук, Твердя, что для любви страданье — благо. Но я не мнил, что выскользнет из рук Так скоро счастье, о надежда-скряга! Не ведаю, кто был тому виной, Но счастье смыто, как песок волной. Воображенье пылко рисовало Мне радости любви, волнуя кровь… Но у любви с мечтою сходства мало: Вот истина для тех, кто знал любовь. И все ж не мнил я, что любви начало Столь близко от конца ее и вновь Не суждено ее вернуться дару И что в любви найду я злую кару. Нет, я не мнил, что счастья благодать Несчастьем обернется и отныне Я обречен о счастье вспоминать, Как вспоминают о воде в пустыне… Не уставая память проклинать, Забвения прошу как благостыни, Но длится столько лет мой ад земной: Увы, любовь ие разлучить со мной. Не мнил я скорой для себя угрозы, Не знал, что счастья луч, мелькнув, погас: С тех пор тоски неутолимой слезы Все льются из моих усталых глаз… Но кто столь горестной метаморфозы Мог ожидать в блаженнейший свой час? Когда любви я предавался жару, Могла ль душа готовой быть к удару? Я мнил: не будет у любви конца; Не зная, сколь близка моя утрата, Сиянием любимого лица Я ослеплен был… Тяжела расплата. Что стережет влюбленного слепца! Но слепота прозрением чревата: И, на песке воздвигнутые мной, Все замки смыты разума волной.

ГРЕГОРИО ДЕ МАТОС ГЕРРА

ПРОЩАНИЕ С ГОРОДОМ БАЙЯ ПО СЛУЧАЮ ОТПЛЫТИЯ В АНГОЛУ

Прощай, Баия, бог с тобою! Скажи еще спасибо мне,— Тебя препоручаю богу, А мог послать бы к сатане. Мы

призываем божью милость На тех, кто во грехах погряз; Боюсь, господне милосердье Не вызволит на этот раз. Прощайте, жители Баии! Не говорю «народ честной»,— Ведь столь бесчестного отребья Еще не видел мир земной. Кто честен, тот повсюду честен, При свете честен и во тьме, Но у плутов закоренелых Всегда лишь плутни на уме. Баия, мерзким городишкой Я поделом тебя зову, Одним ты можешь похвалиться: Что первый ты по плутовству. Тут можно воровать открыто, Пока имперский наш орел Когтить мошенника не начал, Свой зрак на вора не навел. Всех покупая, продавая, Ты в грязь не ударяй лицом — И выйдешь в главные пройдохи, Великим станешь подлецом. Про совесть позабудь: бесстыдство Приравнивают здесь к уму. Бери все в долг, платить не надо. Жениться хочешь? Ни к чему. Бедны все честные девицы, От них — скорее наутек: Ведь добродетель невесома, Весом — набитый кошелек. Везде хвали красу любимой И древность своего герба: Для ловли женщин нет приемов Верней, чем лесть и похвальба. Потешника и балагура Стяжав сомнительную честь, Ходи на званые обеды, Где можно даром пить и есть. А коль столкнешься там с красоткой, Не жалующей прихлебал, Будь начеку — для этой дамы Цветистых не жалей похвал. Коль дружбу заведешь с богатым, Будь вместе с ним всегда, везде,— Не забывай, есть прилипалы На суше так же, как в воде. Но с этой важною персоной Держась на дружеской ноге, Запомни — ты ему не ровня, А ровня ты его слуге. Превозноси его заслуги, И ум его, и знатный род,— Уважь! Тебя ведь не убудет, А он кем жил, тем и помрет. К знакомым езди в их поместья И говори, что, мол, спешишь: Удерживать, быть может, станут, И ты с недельку погостишь. Страна богатая, грешно ли Пограбить жителей ее? И португальским проходимцам Здесь развеселое житье. А если сам разбогатеешь, То нажитого не спусти: Тут щедрого не уважают, Зато прижимистый в чести. В Бразилии нигде не встретим Мы знати голубых кровей, А впрочем, рассуждая здраво, Откуда бы и взяться ей? Кто почитается вельможей? Разбогатевший скопидом. Он копит деньги и не знает, Что с ними станется потом. Потом деньжонки растранжирят, Скупца умело обобрав, Плутяги, из которых каждый, Коль верить им, — не принц, так граф. Допустим, что разбогател ты И выбрать порешил жену,— Бери любую: ведь папаши Клюют на толстую мошпу. Но только для чего жениться? Коль втридорога тут зятья, То будь для всех возможным зятем — Весьма доходная статья. Прощай, Баия! В целом свете Скверней не видел я дыры, Не нынче-завтра ты, конечно, Провалишься в тартарары. С лица земли, как я надеюсь, Баия будет сметена… Иль (даже боязно подумать!) Всем городам одна цена?

РАЗМЫШЛЕНИЯ О СУДНОМ ДНЕ И КОНЦЕ ВСЕГО СУЩЕГО

Настанет день — под знаменьем печали, Настанет ночь — без сна и тишины, И горестно померкнет лик Луны, И Солнце встанет в траурной вуали. О, что с тобою, мир? Земные дали Стенаньем толп людских оглашены. Небытие иль бытие — равны: Последние мгновенья их сравняли. Звучит призыв архангельской трубы, Развеивая сон, сон непробудный, И настежь открываются гробы, А для живых путь кончен многотрудный. Все в страхе ждут решения судьбы,— Зане настал великий день — день Судный.

МАНУЭЛ БОТЕЛЬО ДЕ ОЛИВЕЙРА

ЗЕМЛЯ ПРИЛИВОВ

Продолговатой полосой вдали, Средь воли морских лежит клочок земли: Нептун — морей хозяин полновластный, Влечется к той земле любовью страстной, В глубь острова вторгается волной, С землей желая слиться островной. Столь море землю стережет ревниво И к острову спешит в часы прилива, Что он Землей Приливов наречен: Так образ моря в нем запечатлен. Землей в объятья принято любовно, Обласканное, море дышит ровно, Но вновь к земле влечет его порыв, И землю нежит сладостный прилив… Когда ж их разлучат часы отлива, Ждет море встречи с ней нетерпеливо. Земля Приливов издали скромна, И взоров не влечет к себе она, Но высадись на острове, и глазу Всю красоту ее откроешь сразу. Так раковина, грубая на вид, Жемчужину редчайшую таит.

ФРАНЦИЯ

ФРАНСУА ДЕ МАЛЕРБ

УТЕШЕНИЕ ГОСПОДИНУ ДЮПЕРЬЕ

(Фрагменты )

Доколе, Дюперье, скорбеть не перестанешь? Ужели вновь и вновь Упорной думою терзать ты не устанешь В душе своей любовь? И эта смерть, удел, для смертных непреложный, И сумрак гробовой,— Ужели лабиринт, где кружится тревожный, Заблудший разум твой? Была она тебе отрадой, утешеньем — С тем спорить не хочу И память светлую небрежным обхожденьем, Поверь, не омрачу. Увы! Все лучшее испепеляют грозы, Куда ни посмотрю; И роза нежная жила не дольше розы — Всего одну зарю. Но если б не теперь взяла ее могила, Когда б, как ты хотел, Она на склоне лет седая опочила,— Чем лучше сей удел? Не мнишь ли, что она чем старей, тем любимей Была б на небесах, Что в старости укол червя неощутимей, Земной не давит прах? О нет! Когда душа коснется крайней меты И Парки нить прервут, Исчезнут и лета, едва достигнув Леты, За нею не пойдут. ……………………………….. Напрасны жалобы и сетованья эти, Смири тоску души, Люби отныне тень, и о потухшем свете Ты память потуши. Людской обычай благ, я признаю, не споря,— Слезами боль лечить, Через плотину глаз излить всю тяжесть горя И сердце облегчить. Тот, кто любовь свою оплакать не способен, Чью боль не выдаст стон, Бесчувственной душой тот варвару подобен Иль впрямь души лишен. Но — раб отчаянья, отвергнув утешенье, Ты возомнил, скорбя, Что ближних возлюбил в надменном сокрушенье Сильнее, чем себя. Я дважды, Дюперье, той молнией летучей Сражен был наповал, И дважды разум мой, целитель мой могучий, Забвения мне дал. Не потому, что мне легко забыть любимых, Что стоек я в беде, Но если нет лекарств от ран неисцелимых — Их не ищу нигде. Безжалостная смерть не знает снисхожденья, Не тронется мольбой — Она, жестокая, от воплей и моленья Слух отвращает свой. Ничтожнейший бедняк, чья хижина убога, Ярмо ее несет, И стража от нее у Луврского порога Монарха не спасет. Перед ее лицом нет места возмущенью, Напрасен ропот твой. Есть мудрость высшая — покорность провиденью: Для нас лишь в ней покой.

МОЛИТВА ЗА КОРОЛЯ, ОТБЫВАЮЩЕГО В ЛИМУЗЕН

Стансы

О Боже праведный, ты, внемля нашим стонам, Встречаешь время смут с оружьем обнаженным, Чтоб дерзость отрезвить, бесчинства покарать, Незавершенное твоей противно Славе, Она твой труд вершит на благо всей державе, Целительную нам дарует благодать. Наш нынешний король, разумный и великий, Учился ревностно премудростям владыки, Искусству управлять, вести отважных в бой, Вели он замолчать — мы покоримся власти, Он ограждает нас от всяческой напасти, И нет нужды тебя обременять мольбой. Любой, кто слышит гром и видит, как над нами Потоки льют с небес и вспыхивает пламя От столкновенья двух враждующих сторон, Хоть в этом не узрел божественного знака, Но чудо явлено, и он поймет, однако, Сколь мощная рука хранит нас, как заслон. Ну что бы мог свершить король в борьбе со скверной При всем старании и доблести безмерной, При всей своей любви к величью твоему, Как уберег бы нас во тьме ночей беззвездных Среди подводных скал, неразличимых в безднах, Когда бы разум твой не помогал ему? Неведомое зло среди

людей блуждает, Внушает им вражду, спокойствия лишает: Доверишься словам — и попадешь впросак. Всеобщая беда, увы, иным во благо, Их козням счету нет, и посему отвага Присуща лишь тому, в ком здравый смысл иссяк. Но в злополучный час надежда не иссякла, Мы верим, что добру присуща мощь Геракла, Что приняла твой меч достойная рука, И если бы мятеж стал гидрою стоглавой, И если бы весь мир восстал кипящей лавой, Рассеял бы король несметные войска. Дай нашим помыслам исполниться, Всевышний, Избавь от лютых бед, от горечи излишней, Печальной памяти сотри глубокий след. Смиряя ураган, наш вождь на поле боя Отвагу проявил и мужество героя, Яви же, Господи, благоразумья свет. Не уповал король на мощь огромной рати, Он знал: число — ничто, оно пьянит некстати И, застилая взор, лишь умножает мрак. Нет, помощи земной не ждал он ниоткуда, Так пособи ж ему, и совершит он чудо, Все чаянья затмит и даст нам столько благ. Разбитым полчищам не избежать расплаты, Найти убежище не смогут супостаты, Не скроют беглецов глухие дебри гор, Их тайные дела однажды станут явны, Их извлечет на свет властитель достославный И злобным проискам немедля даст отпор. При помощи своих установлений строгих Он кротких защитит и оградит убогих, Он праведным вернет и право и покой, Он дерзости лишит разбой и святотатство И, не беря в расчет ни знатность, ни богатство, Любого устрашит карающей рукой. Пред грозным именем склонятся замки в страхе, И стены и врата окажутся во прахе, Посты сойдут с бойниц, тревожный минет час, Оралом станет меч — такая роль достойней,

Франс Хальс. Цыганка

Народ, измученный жестокой долгой бойней, Заслыша барабан, пойдет беспечно в пляс. Распутство и грехи в эпохе новой сгинут, И сластолюбие и праздность нас покинут, Немало из-за них мы претерпели бед. Король достойнейших вознаградит по праву, Всем доблестным вернет заслуженную славу, Искусства возродит, лелея их расцвет. Он сохранил в душе наследье веры старой, Любовь к тебе и страх перед твоею карой, Он жаждой благости и святости томим. Служение тебе всех благ ему дороже, Он сам возвысится в твоем сиянье, Боже, Желая одного: быть подданным твоим. Развеешь ты печаль, развеешь все невзгоды И отдалишь от нас те роковые годы, Когда счастливые узнали вкус беды. Ты семьи одаришь, достаток умножая, Работу дашь серпам порою урожая, Цветенье дашь весне, а осени — плоды. Страданиям конец придет и лихолетьям, С какою радостью мы это чудо встретим! О Господи, твой мир — вместилище тревог: Несчастия, увы, таят угрозу счастью, Так сохрани же нам своей верховной властью Того, кто в трудный час народ свой уберег. Беспечным королем пренебрегают принцы, При нем одни льстецы в правителях провинций, А сам проводит он в попойках день за днем, Не видя происков и плутней хитрых бестий. А прихвостни его — могу сказать по чести — Когда такой умрет, не загрустят о нем. Но, к счастью, не таков паш бравый повелитель, Заступник ревностный и ангел наш хранитель, Чья милость укротит и зависть и порок. О, сколько на земле ты жить ему позволишь? Мы, слуги верные, желаем одного лишь: Продли, о Господи, его царенья срок! Отродья деспотов безумны и ретивы, Им невтерпеж таить бунтарские порывы, Советы нам дают, но всё, увы, во вред. Мы видим их насквозь и счет ведем особый, И пусть они идут на поводу у злобы, Нас бережет король, иной защиты нет. Пусть благодетель наш подольше нами правит, Пусть подданных своих от ужасов избавит, И, удивляя мир блистательной судьбой, Пускай он близится вседневно к высшей цели, И славою своей, невиданной доселе, Пускай затмит он всех, увенчанных тобой. Его наследнику даруй до срока зрелость, Чтоб юноша обрел отцовский ум и смелость, Чтоб чести следовал всегда и доброте, Чтоб в летопись вписал достойные деянья, Чтоб солнцем одарил тех, кто не знал сиянья, Чтоб светом озарил живущих в темноте. Пускай он отомстит соседям в полной мере, Дабы Испания узнала боль потери Среди горящих нив и крепостных руин, И если наш позор был следствием раздора И доблестный отец не мог настигнуть вора, Враждебную страну накажет славный сын.

ПОДРАЖАНИЕ ПСАЛМУ CXLV

Не уповай, душа, отринь посулы мира, Чей свет — лишь блеск стекла, чья слава — плеск зефира На пенистой волне: мелькнет — не уследить. Бесцельна суета, тщеславие напрасно, Лишь Богу жизнь подвластна, Лишь Бога нам любить. К никчемному стремясь, мы лезем вон из кожи, Снуем вокруг владык, хотим попасть в вельможи, На брюхе ползаем и не встаем с колен, А сами короли — на что они способны? Ведь нам во всем подобны И превратятся в тлен. Едва испустят дух, все жалким прахом станет, Угаснет слава их, величие увянет, Чей светоч полыхал перед вселенной всей, В гробницах обретут последнее жилище, Став лакомою пищей Пронырливых червей. Забыты имена правителей покойных, Вершителей судеб, воителей достойных, Смолкают похвалы, едва исчезла власть. В крушенье роковом с властителями вместе И выкормышам лести, Их слугам, также пасть.

ПЕСНЯ

Пробудитесь, я жду вас, красавица! Рощи новой листвою кудрявятся, И природа с искусством затеяла спор, Расстелив на лугах пестроцветный ковер. Веет сладостными ароматами Над полями, покоем объятыми; Нет, не миру светить вышел Феб-Аполлон, Но спешит на свиданье любовное он. Ореолом лучей коронованный, Древней страстью своей околдованный, Не мечтает ли он, что настигнет теперь, В это дивное утро, Пенееву дщерь? Все живущее тянется к радости, Наслаждайтесь утехами младости, Вы поверьте, и так слишком рано придет Время горьких морщин, бремя тяжких забот. А в жару полуденную томную Мы укроемся в рощу укромную, И, всецело отдавшись фиалкам лесным, Позабудем курильниц мы приторный дым. С ветки падуба или шиповника Торжествующей песнью любовника Будет тешить нам слух чаровник-соловей, И, внимая певцу, смолкнет шумный ручей. А потом, пробираясь опушкою, Пастуха мы увидим с пастушкою, Поглядим, как, устами друг к другу припав, Двое негу вкушают на ложе из трав. Вечно юный Амур без усталости Там творит свои милые шалости, И в помине там скучных условностей нет, В коих так погрязает изысканный свет. Вдруг и я это счастье изведаю, Наслажусь долгожданной победою, Вдруг страданья мои, моя преданность вам Побудят уступить неотступным мольбам! Вы притворства ужель не приметили В гимнах скромности и добродетели? Но всесильна природы и разума власть, И ответите — верю! — вы страстью на страсть.

ОНОРА ДЕ РАКАН

ОДА

Вы, что смеетесь надо мной, Желая, чтоб мой путь земной Всегда был орошен слезами, Взгляните, сколько горьких мук На долю выпало мне вдруг С тех пор, как разлучен я с вами. Досталось, видно, неспроста Мне все, что может нищета Прибавить к своему проклятью: Я нахожусь в жилье пустом, Где служит грязный пол столом, Скамьей, буфетом и кроватью. Хозяин наш, в недобрый час Приняв за гугенотов нас, Вдруг вылетел быстрее пули. По грязи мчался ои, чуть жив, Детей в корзину посадив И унося свои кастрюли. Растерян и глупей, чем гусь, Я в этом доме нахожусь, Где даже нет, по крайней мере, Того, что привлекло б воров, Поскольку этот жалкий кров Остался без окон и двери. Дождь льется, гром гремит вдали, И у причалов корабли Подпрыгивают, как собаки. Слуга мой с ветром в спор вступил И мне из шапки смастерил Фонарь, мерцающий во мраке. Свой страх преодолев с трудом, Хозяин наш вернулся в дом В довольно скверном экипаже. Он не причесан, не умыт, Притом такой имеет вид, Как будто уличил нас в краже. Однако старец этот вдруг Стал уверять, что нам он друг, И старомодно поклонился. При этом нос его кривой, Как шея черепахи злой, Наморщился и удлинился. В лохмотьях несколько солдат, Томясь от голода, лежат Со мною рядом на соломе И принимаются опять Свои победы вспоминать И толковать о де Бапоме. Вот так беседу мы ведем, И вроде все нам нипочем, Хотя душа тоской объята. Болтают все наперебой: Один — как брал Патэ, другой — Как осаждал Фужер когда-то. Хозяин, видя, что у нас Еще остались в этот час Надежды смутные на ужин, Заводит речь о том, что он, Увы, последнего лишен И, в довершение, недужен. А я, кто обречен судьбой Все время видеть пред собой И всякий сброд, и мрак невзгоды, Я вам стихи пишу, как встарь, Покуда не потух фонарь Под завыванье непогоды. Мой ангел, свет моей души, Когда прочтете вы в тиши Послание из тьмы осенней, И если, голову склоня, Не пожалеете меня, Мне нет надежды на спасенье.