Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

ВСЕ НЕ ВОВРЕМЯ

Мой первый муж, когда, к несчастью, Была я чересчур юна, Ко мне пылал и в полдень страстью, И в полночь не давал мне сна. Теперь я для любви созрела, Полна желаний и огня, Но нет второму мужу дела Ни днем, ни ночью до меня. Мой первый муж такой был нежный! А что второй? Бревну сродни. Амур! Верни мне возраст прежний Иль мужа прежнего верни.

АВТОЭПИТАФИЯ

Послушный прихотям природы, Вкушал я мирно дни и годы В беспечной праздности своей. Меня немало удивило, Что

смерть прийти не позабыла К тому, кто позабыл о ней.

ПЬЕР МОТЕН

ДИАЛОГ ЖАКМАРА И САМАРИТЯНКИ НОВОГО МОСТА

Он

О гордость Нового Моста, Самаритянка! Ваш верный друг Жакмар в стихах вам шлет поклон И заверяет вас, прелестная смуглянка, Что вот уже два дня он страстно в вас влюблен.

Она

Любезный мой Жакмар, властитель башни старой, Где духи прячутся и где вам не до сна,— Жакмар, пусть назовут нас все влюбленной парой: Коль вправду любите, я тоже влюблена.

Он

Кудрявый ветерок, покинув берег Сены, О вашей красоте поведал мне в тиши. С тех пор моей души страданья неизменны, Поскольку я влюблен, а вы так хороши.

Она

Дня три тому назад знакомая ворона, Из тех, что на руки садятся к вам порой, Мне описала вас: честь ваша непреклонна… И я, узнав о том, утратила покой.

Он

Есть у меня для вас гнездо, в котором птица Все лето прожила, а завтра улетит. Она клевать свой корм нисколько не боится, Усевшись близ меня: приятен ей мой вид.

Она

Я рукавицы вам преподнесу в подарок, Чтоб руки отогреть, державшие металл, А если летний день чрезмерно будет жарок, Смогу вам заменить прохладу опахал.

Он

Хочу, чтоб утреннее ваше пробужденье Всегда приветствовал крик сов и лай дворняг, И серенадою пусть кажется вам пенье Крылатых демонов, что населяют мрак.

Она

Печальной музыки вам только внятны звуки: Зов черных воронов, протяжный волчий вой. А я… я слышу свист томящихся от скуки Юнцов, что трудятся в лавчонках день-деньской.

Он

Я только в колокол звоню здесь то и дело, А должен бы водить в сраженье батальон. Но если б нам судьба быть рядом повелела, То не такой бы я сумел поднять трезвон.

Она

Какое мужество! Такое лишь в театре Порою встретится. Ах, крылья б мне иметь! Или иметь корабль, подобно Клеопатре, Чтоб мой Антоний мог вблизи меня узреть.

Он

Хоть небо против нас и хочет без ответа Оставить наш призыв, на хитрость я пущусь: Подобно королям, чья гордость мной задета, Через посредника я с вами обручусь.

Она

Достойнейший Жакмар, тогда чего вы ждете? Вам надо действовать, иного нет пути. И если девственной меня вы не найдете, То значит, девственниц в Париже не найти.

ОТ ЖАННЫ Я УШЕЛ

От Жанны я ушел в час поздний, как обычно. Я под дождем шагал, и вдруг из-за угла Навстречу мне патруль. Ночь темная была, И в этой темноте я крик услышал зычный: «Стой! Кто идет?» Стою. Тогда, рукой привычной Мне обыск учинив, сказали: «Ну, дела! Он мокрый, он продрог, еще спалит со зла И королевский

двор, и город наш столичный». Сказал я: «Господа, в чем дело, не пойму. Школяр я…» — «Черт возьми, в тюрьму его, втюрьму! Как! Ночью… под дождем… слоняться? Очень странно!» И тут я, вырвавшись, пустился наутек. Что это? Бунт? О нет! Но я насквозь промок, И ведь меня в плену и так уж держит Жанна.

ЖАН ОВРЭ

КТО ОН?

Кто он, бунтующий и гордый человек? Увы, всего лишь дым, и ветер им играет. Нет, он не дым — цветок: его недолог век, В час утренний расцвел, а к ночи умирает. Итак, цветок… О нет! Поток бурлящий он, Ждет бездна черная его исчезновенья. Так, значит, он поток? Нет, он скорее сон, Вернее, только тень ночного сновиденья! Но может хоть на миг тень неподвижной стать,— В движенье человек, покуда сердце живо; Сон может истину порою предсказать, А наша жизнь всегда обманчива и лжива. В потоке новая начнет журчать вода, Что из источника не иссякая льется; Коль умер человек — он умер навсегда, Подмостки бытия покинув, не вернется. Хотя цветок и мертв, растенье не мертво: Весной украсится опять оно цветами; Но умер человек, — страшны цветы его И называются могильными червями. Едва утих порыв шального ветерка, Срастаются клочки разорванного дыма; Но душу оторвать от тела на века Не стоит ничего, а смерть неотразима. Так кто ж он, человек, столь чтимый иногда? Ничто! Сравненья все, увы, не к нашей чести. А если нечто он, так суть его тогда — Дым, сон, поток, цветок… тень. — И ничто все вместе.

Я ВПАЛ В ЭКСТАЗ

Я впал в экстаз и вот почувствовал, как вдруг Меня, бесчувственного, сила чьих-то рук От самого себя отторгла и нежданно На гору вознесла таинственно и странно. Была чудовищной гора, и на нее, Зловеще каркая, слеталось воронье И разлагавшиеся трупы там терзало. Там были виселицы, плахи, кровь стекала На землю чахлую; там только смерть была, Смерть и гниение, кошмары, ужас, мгла. И чтоб моя душа в испуге онемела, Пред нею крест предстал: висело чье-то тело На том кресте, что был недавно возведен; Распятый человек казался страшным: он Так окровавлен был, так грязен, изувечен, Такими ранами и язвами отмечен, Что человек с трудом угадывался в нем. Из тысяч ран его хлестала кровь ручьем, Кровь залила глаза, стекая ручейками, И было все лицо осквернено плевками, На чреслах и руках пылали синяки; Страданье жгучее, вонзая в плоть клыки, Взбиралось по кресту подобием пожара И, кости поломав, осколками их яро Прошило кожу всю, свело гримасой рот; Как бы без внутренностей, высохший живот К хребту разбитому прилип, и крепче стали Шипы терновника до мозга проникали. Виднелись на лице следы кровавых слез, На лоб спадала прядь свалявшихся волос, Истерзанная плоть, утратив форму тела, Распространяя смрад, лохмотьями висела. И словно те, кто был проказою убит, Распятый на кресте, являя страшный вид, Покрыт был язвами, и язвы обнажили Его артерии, суставы, сухожилья; Не стоило труда все кости сосчитать: Был предо мной скелет или, верней сказать, Какой-то призрак был, ужасное виденье, Не мертвый человек — ночное привиденье, Когда бы не глаза с кровавой пеленой: Сквозь эту пелену струился свет живой И так прекрасен был, что тот мертвец, казалось, Не умер… Или жизнь со смертью в нем сливалась.