Эйзенхауэр. Солдат и Президент

Амброз Стивен

Вскоре после того как Айк переехал в Геттисберг на постоянное жительство, Джон писал, что был "поражен и обеспокоен поведением старика". Джону казалось, что движения отца стали замедленными, голос менее звучным, "и даже в течение рабочего дня у него было время, чтобы оторваться от работы и поговорить на темы, которые раньше он счел бы случайными. Я опасаюсь за его здоровье". Но вскоре Джон понял, что был не прав — просто его отец старался расслабиться, тем более что раньше у него не было такой возможности. Эллис Слейтер полагал, что Айк "редко выглядел лучше — он кажется хорошо отдохнувшим". Он стал уставать быстрее и чаще, чем прежде, но в то же время он обладал замечательной способностью восстанавливать силы после хорошего ночного сна. Его ум был таким же острым, как и всегда, прежними оставались его заинтересованность и озабоченность

событиями общественной жизни*6.

Его друзья постепенно уходили из жизни. В марте 1962 года умер Пит Джоунс. После похорон Эйзенхауэр полетел в Бейджа в Калифорнии с оставшимися друзьями, чтобы порыбачить, поохотиться и поиграть в бридж. Айк поднимался в 5 часов каждое утро, намереваясь быть в ущелье, когда белокрылые голуби начинали летать, как только всходило солнце. В первый день он подстрелил двенадцать голубей, на следующий день — шестнадцать, а на третий — тридцать, и каждый раз больше всех других из его компании. После охоты он шел на океан ловить рыбу марлин, и ему опять сопутствовала удача, днем он плавал в бассейне, а вечерами играл в бридж.

За Айком и его друзьями хорошо присматривали — кроме Моани были еще управляющий-мексиканец, повар, трое горничных, четверо рабочих, управляющихся с багажом и другой подобной работой, три самолета и пилоты, два катера с командами и взвод солдат мексиканской армии, которые на джипах доставляли компанию в ущелье для охоты. По просьбе Айка пилоты летали над Калифорнийским заливом, и Айк мог видеть, как киты кормили своих детенышей. Айк пробыл в Бейдже две недели и, когда не был занят чем-либо другим, писал статьи для "Ридерс дайджест" и "Сатердей ивнинг пост" о безрезультатности встреч на высшем уровне и о том, как важно соблюдать ответственность в вопросах финансовой политики. В общем, это был именно тот образ жизни, который Эйзенхауэр намеревался вести после выхода в отставку. И, следует добавить, — который, по мнению большинства американцев, он заслужил и должен был иметь.

Конечно, и богатые друзья Эйзенхауэра думали так же. Начиная с зимы 1961/62 года Эйзенхауэры каждый год ездили поездом в Палм-Дезерт, где один его друг предоставлял в его распоряжение дом, а Джеки Кохран и Флойд Одлум приспосабливали для него под офис свое ранчо, где он мог принимать друзей (расходы оплачивали они). Один из друзей давал ему автомобиль.

В его офисе царила атмосфера чрезвычайной занятости. После выхода в отставку Айк получал 7,5 тысяч писем в месяц и на две трети из них хотел отвечать сам. Но это оказалось чрезмерным для Энн Уитмен. Он настоял, что диктовать будет только ей — во время пребывания в Белом доме она была единственным человеком, которому он когда-либо диктовал. Уитмен привыкла к большим нагрузкам, но, когда ее босс был президентом, она могла призвать на помощь двенадцать машинисток. В Палм-Дезерте и в Геттисберге в ее распоряжении были всего две машинистки, и, в отличие от секретарей в Белом доме, они отказывались работать более восьми часов в день и пяти дней в неделю. Из этого следовало, что на Уитмен приходился громадный объем машинописной работы. Кохран заметила, что "у Энн даже нет времени перекусить. Я за всю свою жизнь ни разу не встречала человека, способного работать с такой же интенсивностью". Но Айк едва ли замечал это. Он так привык, что ради него люди шли на все, что считал это само собой разумеющимся.

Была и другая проблема. Во время пребывания в Белом доме Мейми редко видела Уитмен, но в Палм-Дезерте и в Геттисберге они часто были вместе. Для обеих женщин существовал один идеал — Дуайт Эйзенхауэр. Он расценивал такое их отношение к себе как в порядке вещей, но они оказались соперницами за его внимание, или Мейми это просто казалось; во всяком случае, она была против, чтобы ее муж в такой большой степени полагался на Уитмен. Кохран вспоминала: "Между Энн и Мейми были большие разногласия"*7. В конце той первой зимы в Палм-Дезерте Уитмен перешла на работу к Рокфеллеру в Нью-Йорк, чем генерал был крайне огорчен. После этого он не видел женщину, которая посвятила ему так много своей жизни и которая была независима, когда он был президентом.

К осени 1963 года положение в Южном Вьетнаме, казавшееся таким устойчивым, когда Эйзенхауэр оставил свой офис, резко ухудшилось. Назревал большой мятеж. Кеннеди направил в страну 16 тысяч американских солдат, но политические интриги в Сайгоне продолжались и даже усиливались. Произошел военный переворот. Одним из его результатов было убийство

Дьема, человека, который вызывал такой энтузиазм у Эйзенхауэра в 1954 году и в последующие годы. Ходили слухи о причастности к убийству ЦРУ. Эйзенхауэр так высказался по этому поводу в своем письме Никсону: "Я очень подозреваю, что дело Дьема будет окружено тайной на долгие времена... Не важно, насколько глубоки были у Администрации расхождения с ним. Но я не могу поверить, что кто-либо из американцев мог одобрить это хладнокровное убийство человека, который в конце концов проявил большую смелость, несколько лет назад возложив на себя задачу разбить коммунистов и не дать им овладеть его страной"*8.

Не прошло и месяца, как случилось второе убийство, такое же таинственное, но еще более ужасное. 22 ноября 1963 года Эйзенхауэр был в Нью-Йорке на ленче в ООН, когда пришло сообщение о смерти Кеннеди.

На следующий день, 23 ноября, Эйзенхауэр прибыл в Вашингтон, он стоял у гроба Кеннеди и выразил соболезнование его вдове. Затем по просьбе нового президента он перешел через улицу в административное здание, где беседовал с Линдоном Джонсоном.

Как однажды заметил Ричард Никсон, Дуайт Эйзенхауэр "был не тот человек, который ценит ненужную фамильярность". Он сопровождал долгим холодным взглядом любого, кто тянул его за руку или старался хлопнуть по спине. Линдон Джонсон был человеком такого сорта, который не мог устоять, чтобы не тянуть, не дергать, не хлопать, не давить собеседника, с которым он разговаривал. Джерри Пирсон вспоминает эпизод, происшедший в 1956 году, когда Эйзенхауэр назначил встречу Линдону Джонсону. "Я хочу, чтобы вы стояли между мной и Линдоном, — сказал Эйзенхауэр Пирсону. — У меня бурсит руки, и я не хочу, чтобы он хватал меня за руку"*9.

Но Джонсон схватил его, если не буквально, то фигурально. Во время их встречи на следующий день после убийства Кеннеди Джонсон сказал Эйзенхауэру о намерении регулярно приглашать его к себе, чтобы советоваться и получать поддержку. Для начала он попросил подготовить меморандум с конкретными предложениями. В тот же вечер Эйзенхауэр продиктовал некоторые предложения и отправил их. Суть их заключалась в том, что Джонсон должен созвать объединенную сессию Конгресса и произнести речь не более чем на десять минут. "Прежде всего укажите, что вы заняли этот пост неожиданно и что вы принимаете решение Всевышнего, — рекомендовал Эйзенхауэр, — а затем обещайте, что не намечается и не произойдет никакой революции ни в целях, ни в политике". Кроме того, он советовал пообещать сбалансированный бюджет*10.

Во время первых лет своего президентства Джонсон концентрировал внимание на внутренних проблемах. В этой сфере и его политика, и его программы были слишком либеральными для Эйзенхауэра. Зная это, Джонсон не спрашивал мнения Эйзенхауэра, не советовался с ним, хотя на дни рождения и праздники посылал ему подарки и поздравления, причем писал обычно в почтительной манере. Пытаясь снискать расположение Эйзенхауэра, Джонсон постоянно приглашал его посетить Белый дом, принять участие в ленче или обеде, посылал цветы Мейми по любому поводу, присвоил Гудпейстеру звание трехзвездного генерала (не то чтобы Гудпейстер не заслуживал этого, но Эйзенхауэру дали понять: это следует рассматривать как выражение благосклонности Джонсона). В феврале 1964 года усердие Джонсона дошло до того, что он проделал путь в сотни миль, чтобы засвидетельствовать свое почтение гостю Палм-Дезерта.

Обычно Джонсон писал или звонил Эйзенхауэру перед каждым значительным делом, информируя его о своих намерениях и стремясь заручиться его поддержкой. Хотя письма Джонсона так переполнены преувеличениями и благодарностями, что выглядят подобострастно и фальшиво, он совершенно искренне был заинтересован в советах Эйзенхауэра, которым придавал большое значение. Ведь Джонсон пришел в Белый дом, не имея почти никакого опыта во внешних делах. В 50-е годы он полагался на мнение Эйзенхауэра практически при любом внешнеполитическом кризисе. Как и почти все другие профессиональные политики, он считал генерала Эйзенхауэра самым великим и самым мудрым солдатом страны. Безусловно, он знал, как ценна была бы для него поддержка его вьетнамской политики Эйзенхауэром, если бы он выразил ее публично, и он не пренебрег бы использованием Эйзенхауэра в своих целях, но, как свидетельствуют документы, Джонсон принимал все основные решения по ведению войны во Вьетнаме под влиянием советов Айка, которых искал, за исключением самого главного — вести эту войну мудро.