Еженедельник «2000» или «лабиринт»

Борода Владимир

начинает эта Линда в кожаном плаще, слегка только похожая на общипанную ворону. Да, а я то думал про свой чешский, а оно то оказалось... Начинаю издалека, ну не с детства конечно, детство-то у меня было как у всех (почти) в том самом Союзе республик свободных, что Сталин навеки сплотил, а Хрущев попросил Михалкова, автора гимна, слегка подправить нехорошие слова. Все же Сталин был не совсем приятным человеком, культом баловался, писателей сажал... И иногда даже расстреливал... Новый вариант загремел над одной шестой частью суши – так нам географички в школе врали – навеки сплотилась великая Русь... Сама мол без Сталина!..

Так вот – обычное детство, отец каменщик с детдомовским прошлым и с потугами на интеллигентность – шахматы, фотоаппарат, романы по истории, совсем немного водки по праздникам, мать медсестра – подарки от вылеченных врачом больных, уколы на дому, чтение книг вслух. Семейные прогулки в парке, в цирк, в зоопарк, в кино, на ноябрьские и первомайские демонстрации – кругом масса алых знамен и раскрасневшихся морд – до запрета продавать спиртное в местах массовых гуляний было совсем недалеко. Запрет в царствование Леонида Первого, вождя всего мирового прогрессивного человечества... А сам-то это дело любил, козел! Ну конечно и школа – по истории нам врали, не надо было быть диссидентом или сильно умным – в семьях и библиотеках хранились книги разных исторических советских периодов, а в них изложение самых простых фактов отличалось друг от друга как ночь от дня. То Иван Грозный негодяй, то герой, Петр ! то пьяница и сифилитик, то собиратель земель (исконно!!!) русских... То за Родину, за Сталина, то культ личности, то Уважаемый Никита Сергеевич, то кукурузник... То портрет в старом «Огоньке» – член Политбюро Л.П. Берия встречает германских товарищей, то мамина частушка – Берия, Берия, потерял доверие, а товарищ Маленков

надавал ему пинков... Конечно, когда тебе десять, двенадцать – то все это едет мимо, какой бы ты умный и задумчивый не был... А вот когда тебе четырнадцать и ты точно знаешь, что ты самый умный на свете, то все накопленное за прежние годы мусором лежащее в голове внезапно всплывает мартовским говном вопросами на уроках и... Ваш сын вместо того что бы учиться, как все другие, задает провокационные вопросы! Но это все я не рассказываю, так как Линде с респекта это по барабану и устанешь ей объяснять. Ее интересует голая правда и обнаженная суть ответов на вопросы, она хочет охватить неохватное и в малюсенькой статье – на большую ей ни кто не даст места, я же вижу по ее внешнему виду, это не Марек Швегла, спокойный уверенный и известный журналист того же еженедельника, в 97 писал обо мне... Это совершенно другое – начинающая, не имеющая ни какого имени в журналистских кругах... Ну как я в писательских. И места ей дадут соответственно... Поэтому я мудро с высоты своих сорока двух лет жую ей то, что жевал уже не менее сорока двух раз – хиппи, Декларация прав человека, почтовые ящики, шесть лет лагерей среди которых один год в совокупности в ШИЗО с питанием через день, холод и голод, побои, побои, побои, попытка уехать растянувшаяся на года, нелегальный переход охраняемой когда-то государственной границы... первая попытка получения азила, проживание и тусование в разных странах Запада по ксивам френдов, вторая попытка получения азила еще не доведена до своего логического конца, книга у Мати, долгое ожидание неизвестно чего, стучание в закрытые двери издательств, свадьба и кусок бумаги, и вот я здесь... Устало смотрю на чиркающую чего-то в растрепанном блокноте журналистку в драном плаще, на черный обшарпанный диктофон и все прекрасно понимаю. Тяжело жить умудренным знаниями о несовершенстве мира. Да, напечатает Респект еще одну очередную статью, МВД получит еще один очередной пинок в жопу, но будет ли от этого результат – вот вопрос... А в результате я то и не уверен. Скорей всего адвокат Веселова и слична Воборжилова, связи Павла в парламенте и сенатор что ли Кинл, вот что может хоть немного повлиять на козлов в полиции. А на прессу в этой пока еще не полностью демократической, но тем не менее твердо идущей по выбранному пути стране, всем плевать. Встаю, пожимаю руку Линде, прощаюсь. Так же прощаемся с Павлом... Визитку журналистки девушки Линды прячу в карман. Скоро у меня будет самая богатая коллекция визиток не только чешских издательств, но и чешских журналистов... Холодина, темно, вокруг горящих фонарей как будто туман... Мы идем с П. на станцию метро Площадь Республики, редкие прохожие прячут морды в воротники и шарфы.
– Ну как тебе журналистка? –

заглядывает мне в лицо моя любимая. Я в ответ пожимаю плечами: поживем – увидим.

14 ноября, вторник.

Пан Хайшман.

Павел неизвестным способом, неизвестным для меня, договорился о встрече с самим паном Хайшманом! И вот мы с Павлом идем на это рандеву...

Пан Хайшман не издатель и не продюсер, не меценат и даже ни директор грантового фонда. Пан Хайшман намного больше!

Министры приходят и уходят (имеются в виду министры МВД), а пан Хайшман остается. Я думаю, что это изречение должно было быть высечено в мраморе или отлито в бронзе и вывешено на пятнадцатом этаже этого корпуса. Именно здесь он и царствует, легендарный пан Хайшман... На территории полицейской академии, ну сколько можно смеяться, хватит! директором того самого отдела? подразделения? части МВД? Хрен его знает как правильно по-русски, мне легче сказать как оно звучит по-чешски, чем по-русски и вовсе не из-за моего предполагаемого снобизма – мол забыл как по-русски грабли, вовсе нет! просто когда я жил в Совке, то такого совсем не слышал... Ну бюро что ли по рассмотрению причин из-за которых бежал человек с Родины или с родины, и по выделению – в редком случае – азила, убежища, статуса политического беженца. Вот так то, после пана Бога и пана президента пан Хайшман явно чувствует себя тоже паном. По крайней мере в своем офисе и в решении судеб беженцев. Но я то не беженец, я беглец из тюряги, а потому не смотря на все самоуважение пана Хайшмана, чувства к нему испытываю... ну вроде бы как смесь иронии с любопытством, ни раздражения, ни тем более злобы вроде бы и в помине нет... Такое простое любопытство к насекомому, возомнившему что может повелевать моей судьбой путем мелких укусов... Хорошо обставленный кабинет, зелень, на стенах картины известного мне художника-цыгана, он их стеклом размолотым на клею делает, разноцветным, забегая вперед – художник оказался другом пана Хайшмана, еще с диссидентских времен, ай да пан Хайшман, и чувство прекрасного ему не чуждо... И знакомства у него не только во властных структурах и в кругах бывалых хартистов... Пьем с Павлом чай, пан Хайшман с удовольствием исполняет сложную роль радушного хозяина, демократичного и свободомыслящего, разговор все время вертится вокруг моей особы. Пан Хайшман: -Я искренне считаю, что пану Бороде азил положен. И мы (мы, Хайшман Первый или просто от имени подразделения?) изо всех сил пытаемся найти какое-либо решение для положительного результата (ай да фразочка!)... Просто вы сами понимаете – у пана Бороды не совсем тривиальный, обыкновенный, рядовой случай... В его исключительном случае одновременно имеет место и все предпосылки для получения азила, но одновременно и отсутствие прямого преследования со стороны государства... Скорей всего можно говорить о пренебрежении со стороны его прежней родины по отношению к нему и игнорирование государством прав пана Бороды с точки зрения декларации прав человека или если еще точнее сформулировать, то звучит так – новое государство не исправило ошибки прежнего и продолжило игнорирование прав пана Бороды в области прав человека...

Вот это оборот! вот ни хрена себе загнул! игнорирование государством в области прав! уссаться можно, а тут еще этот чай... Павел:

– Первая инстанция, а это означает вы и возглавляемый вами отдел, пан Хайшман, уже один раз отказал пану Бороде в праве на получение азила, но бывший министр МВД Грулих перед самым своим уходом вернул дело пана Бороды к рассмотрению снова в первую инстанцию, тот есть вам, по причинам...

Поворот толстым небритым лицом с припухшими глазками хитрого ангела в мою сторону. Я (со своим своеобразным, мягко сказать, чешским):

– Пан Грулих посчитал, что отказ недостаточно мотивирован и совершенно не рассмотрен вопрос об моей безопасности в случае моего предполагаемого возвращения в страну прежнего пребывания, естественно насильственного, то есть депортации (я тоже не лаптем щи хлебаю – умное словечко так же завернуть могу!). А в случае моего возвращения, я об этом честно сказал во всех своих интервью с дознавателем вашего отдела? подразделения? бюро? Меня ожидает одно из двух – или суд и лагерь сроком до десяти лет за незаконный переход границы и самовольное опущение государства или ни чего. Как видите – я честен, я не вру – меня там расстреляют или точно посадят... Просто во-первых – я не хочу на собственной шкуре проверять насколько далеко зашла современная Россия в демократии и гуманности, во-вторых – существуют международные законы о не разделении семей, эти законы ратифицировала и Чешская республика, а у меня в здесь в Чехии уже и жена есть... Пан Хайшман несколько сокрушенно кивает головой – действительно, ох уж эти международные несовершенные законы, ох поторопился пан Гавел подписать и ратифицировать их... Затем встрепенувшись, клятвенно заверил нас с Павлом, давая тем самым понять – хорошего помаленьку, поболтали и будя: -Я лично прослежу, что бы в отношении пана Бороды были соблюдены все законы и предписания, а так же лично прослежу, что бы в самые кратчайшие сроки было найдено законное и приемлемое для всех решение!.. Мы поднялись, пожали крепкую сухую руку бывшего диссидента и нынешнего борца с беженцами, пардон! за права беженцев, и сопровождаемые демократической улыбкой пана Хайшмана, покинули оплот справедливости на пятнадцатом этаже. Вниз на лифте сопровождал нас с Павлом почитатель моего таланта и первый увиденный мною в живую читатель. Молодой сотрудник пана Хайшмана одобряюще улыбался – мол не ссы Борода, все будет путем, может быть что-нибудь и вылезет... Павел уселся в авто, предложив подбросить меня, я отказался – пройдусь пешочком, раскину мозгами, мы попрощались, мой толстый небритый ангел-хранитель буркнул что-то под нос – вроде – держись, все будет пучком, добавил что-то по-английски, все же с двенадцати лет в не чешской среде вырастал, бедолага, и... И я остался стоять в одиночестве перед воротами той самой полицейской академии. Холодина, пар изо рта, через дорогу луна-парк завлекает детишек разноцветными крышами своих аттракционов, редкие прохожие, серое небо, облетевшие деревья, автомобили и автобусы пролетают налево и направо... Что же это за приемлемое решение такое?.. Быстрое принятие

закона о отправке беженцев, которым по каким-либо причинам невозможно дать азил, на луну чешской ракетой?.. Или что-то более нереальное?.. Очень интересно...

15 ноября, среда.

МАТЯ.

Был в городе по своим делам – Хосе, библиотека, френды, Павел-небритый ангел, ну заодно решил забежать и к Мате – а вдруг? Какое вдруг, какое?! Забежал, со мною поздоровались, я в ответ «добры ден» с мороза кривыми губами прошипел. Отодрав очки замерзшими пальцами, поинтересовался у сличной Томковой – отпустили проклятые чеченцы того дурня, что должен был делать чтение моей книги по радио? В ответ Томкова развела руками – насчет плена ничего не знаем, но мы звонили в агентство и на радиостанцию, везде тишина и – он еще не отозвался из Чечни...

Вышел я на улицу, посмотрел по сторонам, воздух морозный, небо серое, над Прагой смог, прохожие синего что ли цвета... Подумалось – это хорошо, что я хипарь и пацифист... А то бы застрелил бы кого-нибудь из чего-нибудь и сидеть мне тогда бы в чешской тюряге без азила до посинения... Ох уж эти издатели, редакторы и журналисты чешских радиостанций... Интересно, хоть раз в жизни им били морды или нет?..

20 ноября, понедельник.

ТАЛЛПРЕСС. Наверное такой зехер можно учудить только с полной безнадеги. Решил я обратиться в несерьезное издательство, печатающее только фентези и Терри Претчера с его Плоской Землей... Что делать, от отчаяния я уже и не знаю куда ломануться, в какое издательство сранное свои гениальные книги нести, а у меня их накапливается все больше и больше... Книг гениальных. Но это конечно не значит, что я что-то имею против талантливого самого Терри и его клевых книг, просто я пишу немного другое фентези, немного пореальней что ли... Про землю которая вертится иногда так быстро, что герои мои изо всех сил вопят вослед автору – остановите землю, я сойду!!!.. Узкая улица невдалеке от Карловой площади, прямо напротив МакДональда с бесплатным даблом, оригинально названная Школьной по находящейся рядом школе, четырехэтажный серый дом, как и везде в Праге закрытая наглухо дверь, обыкновенный жилой дом и по видимости обыкновенное чешское издательство на кухне, но усиленно кующее прайса на модном Терри с его фентези полным магов, героев и самостоятельно передвигающегося сундука... Я то не дурак, не стал им приволакивать ни Ангела с картонными крыльями, ни Песок из Калифорнии, ни что либо подобного, а есть у меня романище подходящий по жанру, фентези на тему будущего России, от смеха просто уссаться можно – по простору бывшей страны бродят дикие племена на коровах и говорят все на русмате... А ООН наблюдает их, как в террариуме, не вмешиваясь, что бы соблюсти чистоту эксперимента – до какой степени одичалости люди могут дойти... И мыслишка философская заложена, и даже аж две – мол нельзя ни один народ оставлять за забором в стороне от мировой цивилизации, дикари захотят вырваться из-за загородки, и второе – нет ни какого своего пути развития – или единый, общий для человечества или назад в пещеры... А так фентези и фентези, сплошной сайнкс-фикшен и только. Звоню, а в ответ тишина... Я прислонился к шершавой стене дома и уставился в серое низкое холодное небо. Мимо проходящая бабка слегка скосила диким глазом в месиве морщин из-под кокетливой шляпки с ягодками вишен... На противоположном тротуаре быстро семеня тонкими ногами обтянутыми разноцветными колготками, промчалась маленькая стайка тринадцатилетних Лолит... В одну из запаркованных вдоль тротуара машин стал влезать толстяк в полосатом – серое с черным, пиджаке, лысина в мелких каплях пота и облачко пара возле толстых губ... Не глядя, на ощупь, я еще раз нажал кнопку домофона... Рабочий день в разгаре, а тут... Или в магазин пошел, недельный закуп делать, или в пивную отскочил со жбаном или на секретаршу залез и оторваться не может... ох уж эти чешские издатели... У меня даже не было уже злости, зла, гнева или еще чего там... На грязных камнях старого города Праги валялся разноцветный мусор и растоптанные надежды... Много мусора и еще больше надежд. Наверное я все таки напишу роман, толстый-претолстый, как все мое гениальнейший – как начинающие писатели делают переворот в одной маленькой стране и всех издателей вешают на центральной площади под гул и одобрение собравшихся... Затем карнавал, всеобщее веселье, пир горой и раздача пачек чистой бумаги и ручек населению. Здравствуй психбольница!.. Сплюнув, я поплелся восвояси. В сторону своей с П. комнаты для сушки белья, к своей собственной старой чешской печатной машинке с чешским расположением русских клавиш... К своим книгам, к своему собственному миру. Где я король и президент, царь и бог... Где я могу этих сук! позорных, на фонари развешать!!! А могу и помиловать...

ДЕКАБРЬ.

6 декабря, среда.

ПРОСТОР.

С утра в киоск, по местному Трафику, за Респектом. Есть, есть! Плачу и выбегаю, интересно, что обо мне думает продавщица – покупает только билеты на транспорт, но периодически, примерно раз в три месяца и какую-нибудь газету, предварительно пролистав ее и чему-то обрадовавшись?.. Наверное идиот. Прибегаю в сушарню, П. на пахотьбе в магазине, начинаю в гордом одиночестве читать статью о себе. Нда... Видимо из всего рассказанного мною этой дурочке в рваном плаще, этой Линде прилиндованной, больше всего ее поразили бананы на Канарах... Видимо слаще морковки ни чего не ела, дальше Кладно не выезжала, вот ее и поразило до кончика хвоста... Но в общем-то статья ни чего, ни чего, почти пустое место... Вот только высказывание пана Хайшмана мне не сильно понравилось – Линда эта смогла и к Хайшману пролезть – вместо азила он мне обещает вручить какое-то терпение, типа мы его будем терпеть, почти азил, но... Но тусоваться по нему нельзя, плюс целый ряд ограничений, ай да клоуны, ай да пан Хайшман, так вот что означают его заверения насчет контроля и изыскания законных способов решения моей проблемы, да он же просто фокусник! или сволочь... Одеваюсь и бегу на остановку, размышляя над человеческой низостью и коварством. Когда сам был диссидентом и его суки красные морили, тогда визжал изо всех сил и требовал справедливости и демократии. Сейчас стал начальником в МВД, министры как перчатки меняются, а пан Хайшман как сэр Гувер несменяем и ведет свое ФБР от одной победы к другой, и на все ему глубоко и далеко плевать, над ним не каплет, под ним не протекает, может напроситься еще раз к нему на прием и захватить его в заложники, потребовать журналистов и ти-ви, и все-все им рассказать?! вот бы смеху было... Рассказав адвокату о коварстве пана Хайшмана и получив от сличной Воборжиловой заверения о недопустимости такого шага со стороны МВД, покидаю контору пани Самковой-Веселовой успокоенный хоть немного. На улице морозно, снега нет, все серо, включая морды редких туристов. Ныряю в метро на Музеуме, выхожу из полупустого вагона на Мустке, перехожу на желтую линию, выбираюсь на поверхность сквозь запахи кафе-столовой на площадь Юнгманова. Мне налево, на Ильскую, там и притаился этот Простор, там то я их и пощупаю за вымя, как говорил Ося Бендер. В издательство щупать за вымя меня не пустили. Бабка лет ста с лишним, которой давно уже пора в крематорий, но все еще шустрая и резвая, ну просто девушка с персиками (увядшими) картина художника хрен знает его фамилию, заявила – мол я должен сначала позвонить, а пол топтать не надо, за мной прейдет конвой и тогда она меня пустит, записав мои данные в книгу... Звоню по местному телефону, какой-то перепуганный девичий голос, они там что, прайса фальшивые печатают что ли?! – перепуганный и растерянный: -Вы извините, но здесь ни кого нет (а со мною кто говорит – привидение?!), не могли бы вы перезвонить через неделю или две?..

Конечно я могу, мне же совершенно делать нечего, звони и звони, телефон для того и выдумали, что бы звонить и звонить... Только вот вопрос – а зачем? Зачем мне звонить в какое-то сранное издательство, где скорей всего печатают фальшивые деньги, а на мои талантливые и гениальные труды просто наплюют? Какого шершавого я буду им звонить? Вот когда я стану известным и знаменитым, когда мне дадут Нобеля и все остальные премии мира в придачу, тогда я прибегу на эту вахту с этим цербером-бабкой, ей же тогда всего лишь сто пятьдесят будет... Нежный возраст, слюни на увядшую грудь, недержание мочи... Я позвоню трепетно и волнуясь – представлюсь... Мне благодушно скажут – а здесь ни кого нет, ну раз вы такой знаменитый и известный, то перезвоните недельки через две, может быть мы с вами что-нибудь и придумаем... Эти две недельки я не буду ни спать, ни жрать, ни срать, только сидеть возле окна и смотреть то на звезды, то на пролетающие полицейские вертолеты... П. будет вертеться вокруг и предлагать наперебой мои любимые блюда, а я буду хранить молчание и ждать, ждать, ждать... Как девственница того самого момента – и страшно, и хочется, и любопытно, а как же, как же! Само чешское издательство Простор мне предложило позвонить недельки через две, что там Нобелевские и все остальные премии мира в области литературы и развития демократии, само чешское издательство – Простор, Торс, Пасека, Млада Фронта, Х-Эгем, Г+Г, Аврора, Вышеград, Арго, Броды, Вольвокс Глобатор, Вотобия, Лидовы Новины, Хост, Еж, Таллпресс – мне предложили перезвонить недельки через две!..

Ох уж эти чешские суки-издатели, ох уж эти возомнившие о себе сволочи. Ох эта козлота... У меня просто нет слов, только кровь из зубов... Не попрощавшись с морщинистым цербером, я вышел на морозный воздух. Интересно, а если все же дать какому-нибудь издателю по морде – не за то что не хочет печатать моих гениальные книги, а за вежливое и трепетное отношение к писателю, хватит у него наглости довести дело до суда или нет?.. Надо как-нибудь поэксперементировать.

15 декабря, пятница.