Ежевичная водка для разбитого сердца
Шрифт:
– Как дела? – спросила я, щурясь.
– Утро буднего дня, когда у тебя есть дети, – ответил Никола, чмокнув меня на ходу. – Хочешь круассан? Пончик? Я отведу мелкого в школу и вернусь… НОЙ! Ты надел сапоги не на ту ногу!
Ной шагал через гостиную, левый сапог на правой ноге, правый на левой.
«Черт, я опаздываю…» – прорычала Катрин, уворачиваясь от него. Она работала три дня в неделю в маленьком кафе в Плато-Мон-Руаяль, где подавала напитки и черствые булочки молодым людям, перекусывавшим наедине со своими ноутбуками. Весь Плато-Мон-Руаяль жил благодаря труду студентов театрального
– Пока! – крикнула Катрин; веревочка от мусорного мешка развязалась, волосы упали, рассыпавшись вокруг лица.
– Пока! – отозвался Никола и тотчас заорал: – НОЙ!
– Пока, Жен, – помахал мне рукой Ной, выходя походкой пингвина: сапоги по-прежнему были надеты не на ту ногу.
– Пока? – сказала я закрытой двери.
Появившийся Ти-Мусс потерся о мои ноги и пристально оглядел квартиру, удостоверяясь, что все потенциальные враги ушли, потом посмотрел на меня и коротко мяукнул: «Ми?»
«Валяй!» – указала я на его миску, стоявшую в кухне. Он засеменил по квартире, наслаждаясь наступившими наконец тишиной и покоем. Я отправилась следом, чтобы сварить себе кофе.
Через пятнадцать минут зазвонил мой телефон. Я вздрогнула и кинулась к аппарату: сколько еще я буду ждать звонка от Флориана?
Это был отец. Я положила телефон на стол в гостиной очень осторожно, как будто отец мог услышать мое дыхание или стук аппарата. Через две с половиной минуты я получила сообщение – отец всегда оставлял на автоответчике бесконечно длинные сообщения. Если моя мать говорила только: «Перезвоните Мадлен Борегар, пожалуйста», то он разглагольствовал, забывал о цели звонка, принимал другие звонки на своем мобильном и вновь возвращался к сообщению… моя мать от этого сходила с ума, а я обычно очень смеялась. Я уселась поудобнее с чашкой кофе, чтобы прослушать последнюю поэму Билла.
«Да, Жен, это Билл. Вот… Как ты там, детка? Я знаю, не очень, ага, но ведь когда все плохо, то может стать лучше, верно? Слушай, я звоню, потому что Жози устраивает вечеринку на день рождения Одреанны, ей четырнадцать лет через две недели, так было бы хорошо, чтобы и ты пришла… это очень важно для Жози, и потом…»
Я перестала слушать. Четырнадцатилетие моей сводной сестры предполагало день в особняке в Лоррене в окружении толпы подростков, дядюшек, тетушек и бесчисленных кузин и кузенов, которые все будут спрашивать меня: как поживает Флориан? Я собиралась позвонить отцу и сказать, что твердо намерена случайно, но – о, как же вовремя! – сломать обе ноги накануне дня рождения, и тут как раз вернулся Никола.
Когда, почти восемь часов спустя, пришла из кафе Катрин, я все еще повторяла: «Я не могу туда пойти». Никола сидел за своим письменным столом, который временно перенесли, чтобы разместить меня, в уголок между кухней, стенным шкафом и одной из ванных. На голове у него были огромные наушники.
– С кем ты разговариваешь? – спросила меня Катрин.
– С Нико. Но он, кажется, уже… – Я посмотрела на часы. – О боже. Уже четыре часа он меня не слушает.
– А куда ты не можешь пойти?
Никола, ощутив вибрацию от шагов Катрин в квартире, обернулся, снял наушники и сказал своей
– Я не хочу идти на день рождения моей дерьмовой сестры! – выкрикнула я.
Никола снова надел наушники, а Катрин сходила в кухню за бутылкой вина и спокойно поставила ее на стол в гостиной, налив два больших стакана, себе и мне.
«Вот спасибо-то», – обрадовался Никола. Он взял бутылку, наполнил свой стакан для воды и сел рядом с нами.
– Я не могу туда пойти, – повторила я.
– Ну так не ходи, – предложила Катрин.
– Я ей это весь день твержу, – вмешался Никола. – Но она, кажется…
– Если я не пойду, – подхватила я эстафету, – для отца и Жозианы это будет жестокий удар. Обида на годы. Я не хочу обид. Но и семейных сборищ я сейчас не хочу… Какого черта я попрусь на день рождения младшей сестры?! Да и ей-то на это плевать!
– Брось, – сказала Катрин. – Я уверена, что ты ее кумир.
Я вместо ответа просто показала Катрин на упомянутого кумира: спутанные волосы, старенький дырявый свитерок, штаны с пузырями на коленях и теплые тапочки. Вряд ли на это запала бы девочка-подросток, которая ездит в техпомощь, вырядившись, как Гвен Стефани [24] . Катрин кивнула, соглашаясь.
– Я могла бы объяснить Биллу и Жозиане, что у меня несчастная любовь и у меня нет настроения встречаться с дамочками из Лоррена…
Катрин чуть улыбнулась:
– Но ты ведь можешь… и пойти – ненадолго, часа на два, на три, чмокнешь сестру, засвидетельствуешь почтение и – пулей обратно!
24
Американская певица и актриса (р. 1969).
– Именно это я ей и предлагал с двенадцати до двух, – сказал Никола. – Решайся на что-нибудь, Жен. Ничего страшного, если ты не пойдешь. Думай о себе, вот и все.
– Да, я ДУМАЮ о себе! Я думаю, что будет со мной, если я не пойду, и схожу с ума.
– Что-то ты легко сходишь с ума в последнее время.
– Имею право, у меня несчастная любовь!
Катрин состроила сокрушенную мину:
– Мы договоривались – только до понедельника, киска. Технически ты права больше не имеешь.
– Как это?..
Я скрестила руки и откинулась на спинку дивана – настоящая карикатура на обиженного ребенка.
– Знаешь что? – сказала Катрин. – Я думаю, тебе надо идти. К тому времени пройдет уже две недели после «событий», ну вот… тебе только на пользу. Час. Максимум. А потом мы привезем тебя сюда.
– «Мы» привезем? Вы поедете со мной?
– Ни за что, – отчеканил Никола, а Катрин в унисон с ним сказала:
– Ну да, конечно, мы с тобой!
Я представила, как впервые после «событий» надеваю цивильную одежду (я не носила «настоящих» брюк после ухода Флориана), как выхожу на свежий воздух, поддерживаемая двумя моими друзьями, как пью вино с видом сильной женщины, смирившейся с судьбой, вызывая восхищение родни и уважение компании подростков, которые увидят в моем стоицизме перед несчастьем признак бесконечной крутизны.