Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
Михайлович. <...>
Однажды <...> прибегает Адам и докладывает, что пришла молодая
женщина и желает видеть Федора Михайловича, "да и твоего барина".
Ее впустили садом; уже издали Достоевский узнал в ней свою острожную
знакомую - Ваньку-Таньку. Она была дочь цыганки, сосланной за убийство своего
мужа из ревности. Сама Танька была замешана в деле ссыльных поляков и
венгерцев и бегстве двух из них из Омского острога в 1854 году.
Цель этого
недовольных киргизов, присоединиться к ханским войскам и идти с ними
освобождать товарищей - что-то уж больно несуразное.
И вот шумно и радостно вбежала к нам наша новая гостья. Это была
смуглая женщина лет двадцати - двадцати двух; глаза черные, как горящие
уголья, жгли, волосы непослушными завитками обрамляли ее лицо; она все время
улыбалась, сверкая своими, как отборный жемчуг, зубами. Среднего роста, сухощавая, гибкая и в высшей степени подвижная - такова была наша
посетительница. Встрече с Достоевским, видимо, искренне обрадовалась и, по
острожной привычке, говорила ему "ты". Со мной не церемонилась, смело, первая, не ожидая вопросов, подсела к нам, заливаясь звонким смехом и, видимо, желая на меня, как незнакомого еще ей, произвести впечатление. Кокетка она, говорят, была отчаянная и мысли не могла допустить, что кто-нибудь может
пройти мимо нее не очарованный. <...>
Достоевскому же эта встреча послужила поводом занести новую главу в
свои "Записки из Мертвого дома" (глава IX, Побег). Я уже упоминал выше, что в
этот период нашей совместной жизни Федор Михайлович работал над своим
знаменитым произведением - "Записками из Мертвого дома". Мне первому
выпало счастье видеть Федора Михайловича в эти минуты его творчества,
первому довелось слушать наброски этого бесподобного произведения, и еще
теперь, спустя долгие годы, я вспоминаю эти минуты с особенным чувством.
Сколько интересного, глубокого и поучительного довелось мне черпать в беседах
с ним. Замечательно, что, несмотря на все тяжкие испытания судьбы: каторгу, ссылку, ужасную болезнь и непрестанную материальную нужду, в душе Федора
170
Михайловича неугасимо теплились самые светлые, самые широкие человеческие
чувства. И эта удивительная, несмотря ни на что, незлобивость всегда особенно
поражала меня в Достоевском. <...>
После долгих просьб мне удалось наконец, при посредстве военного
губернатора, получить согласие батальонного командира на поездку Достоевского
со мною в Змеиногорск, куда нас приглашал генерал Гернгросс. Это было
недалеко от Кузнецка, и Федор Михайлович мечтал о возможности повидать
Марию Дмитриевну,
немало прельщало нас.
По дороге в Локтевском заводе прихватили с собою Демчинского,
адъютанта военного губернатора. Так как с ним был близко знаком Федор
Михайлович и нередко пользовался его мелкими услугами и в своих письмах ко
мне упоминает его имя, скажу несколько слов о нем. Кроме двух артиллерийских
офицеров, это был единственный молодой человек, с которым мы вели в
Семипалатинске знакомство. Из юнкеров-неучей он был произведен в офицеры и
благодаря протекции скоро надел аксельбанты адъютанта. Это был красавец лет
двадцати пяти, самоуверенный фат, веселый, обладавший большим юмором; он
считался неотразимым Дон-Жуаном и был нахалом с женщинами и грозой
семипалатинских мужей. Видя, что начальник его и прочие власти принимают так
приветливо Достоевского, желая подъехать и ко мне за протекцией, он проявлял
большое внимание к Федору Михайловичу. Искреннего же чувства у него не
было: он сам слишком гнался за внешним блеском, и серая шинель и бедность
Федора Михайловича были, конечно, Демчинскому далеко не по душе. Он
недолюбливал вообще всех политических в Семипалатинске. Впоследствии он
поступил в жандармы, или, как их тогда называли, "синие архангелы", и, имея
поручение сопровождать партию ссыльных политических в Сибирь, проявлял
большую грубость к ним и бесчеловечность. Достоевский не мог с ним не знаться
хотя бы потому, что, ввиду служебного положения Демчинского - адъютантом, Достоевскому то и дело приходилось обращаться к нему, и действительно, тот не
раз был ему полезен. Проведя день на Локтевском заводе, мы двинулись дальше.
<...>
Мы прогостили в Змиеве пять дней; согласно обычаю, нам отвели
квартиру у богатого купца. Радушно встретило нас горное начальство; не знали
уж, как нас и развлечь, - и обеды, и пикники, а вечером даже и танцы. У
полковника Полетики, управляющего заводом, был хор музыкантов,
организованный из служащих завода. Все были так непринужденно веселы,
просты и любезны, что и Достоевский повеселел, хотя М. Д. Исаева и на этот раз
не приехала, - муж был очень плох в то время, но, впрочем, и письма даже
Достоевскому она не прислала в Змиев. А Федор Михайлович был на этот раз
франт хоть куда. Впервые он снял свою солдатскую шинель и облачился в
сюртук, сшитый моим Адамом, серые мои брюки, жилет и высокий стоячий
накрахмаленный воротничок. Углы воротничка доходили до ушей, как носили в