Факел
Шрифт:
– Сейчас, Михаил Викторович, за эту «губу» расплачиваться приходится. Хулиганство в воздухе пришили… И все же есть, браток, люди настоящие, и их большинство. Они и тогда, во время войны, понимали: да, человек нарушил дисциплину, допустил самоуправство. И за это его наказали. Правильно сделали. Но в то же время этот человек рисковал жизнью ради жизни других - он не дал фашисту обстрелять аэродром, принести нам вред, а может быть, и жертвы. И за это получил орден. Высший боевой орден. Так что же? Проступок надо вспоминать сейчас и вставлять при
– Не кипятись, Павел, - успокоил его Курносов.
– Ты писал?
– Писал.
– Кому?
– В область пока.
– Ну и что?
– Отказали.
– Не может этого быть. До него, наверное, не дошло.
– Как хочешь, так и думай.
– Эх, черт побери! Да как же это?
– Не знаю.
Павел, подержав в ладонях медузу, выбросил ее в море.
– Вот видишь, - обратился он к Михаилу Викторовичу, показывая руки.
– Что?
– Покажи свои ладони.
– Ну?
– Видишь, подержал ты совсем немного в руках медузу, и они уже покраснели. Почему? Медузы испускают яд. И обжигают. А на вид красивый безобидный зонтик. Бери, любуйся. Есть и у нас еще такие медузы. Сверху - розовенькие, синенькие, беленькие, а обжигают, и здорово, больно.
– Ну, это ты уж слишком, Павел, - возразил Михаил Викторович.
– Разберутся, кто прав, кто виноват.
– Ты генерал?
– Да, в отставке.
– Тоже, значит, не у дел?
– Почему? Я не обижаюсь. Свое сделал. Теперь литературой занимаюсь.
– То-то и оно. Литературой. А мог бы ведь еще командовать. Командуют же твои одногодки. Миланин сидит в каком-то кресле?
– Сидит. Тот другой человек.
– Какой это «другой»?
– Как тебе сказать? Смирненький, что ли. Ну будет, пошли.
– Пойдем ко мне, - сказал Павел, вставая.
– Переночуешь.
– Я не против.
Решили передохнуть в летнем кафе. Присели в плетеные кресла. Михаил Викторович заказал мороженое. Павел предложил по стопке коньяку. Курносов отказался.
– Не пьешь?
– спросил Павел.
– Нет, понемногу употребляю. Но сейчас не хочу.
– Тогда я выпью.
– Не надо.
– Ладно, пусть будет по-твоему, - сдался Павел.
Поели мороженое. Освежились. Стадо даже легче дышать.
Михаил Викторович вынул бумажник, чтобы расплатиться, и из него будто нечаянно выпала фотокарточка. С нее на Павла взглянули знакомые глаза.
– Стой, стой! ~ Мальцев взял карточку.
– Как она к тебе попала?!
– А почему она не может ко мне попасть?
– удивился Курносов, пряча в бумажник снимок.
– Да это же…
– Валентина Кочеткова.
– А эта…
– Девчушка-то?
– Слушай. Я не понимаю.
– Что же тут непонятного?
– Миша, да это же моя… дочь… Леночка!
– Что?
– деланно вытаращил глаза Курносов.
– Твоя дочь?
– Конечно, Леночка моя… Глазастая.
– Что за наваждение. Не может быть!
– Она,
Михаил Викторович рассмеялся:
– Да, конечно же, Павел, это твоя Леночка. Как две капли воды - отец.
– Она, Викторович, она.
– Мне Валя прислала. Валя - моя племянница. Ты же знаешь, она работает здесь, на аэродроме. И о тебе она писала.
– Валя - твоя племянница?
– Ты думаешь, у меня не может быть таких симпатичных племянниц?
– Миша!
– Ого, забрало, знать, пилота.
– Миша! Пошли без оглядки…
Павел взял Курносова за руку и потащил к выходу.
– Постой, постой же, дай рассчитаться.
– Потом. Шурочка!
– крикнул Павел официантке.
– Мы рассчитаемся завтра. Нам некогда, Шурочка! Гуд бай!
– созорничал Павел, и Шурочка улыбнулась им вслед.
Глава шестая
Михаил Викторович Курносов, с которым Павел провел в Евпатории несколько дней, предложил Мальцеву поехать с ним в Москву. Павел согласился. Заодно и Валю прихватили с Леночкой. Павел не был в столице уже несколько лет, да и Валя - племянница Михаила Викторовича - соскучилась по дому, по матери - она жила в небольшой скромненькой комнатке на Большой Якиманке.
– Хитрец этот Миша, - вспоминал как-то Павел.
– Привез домой, познакомил с женой, тетей Машей, и сынишкой Володькой, усадил всех за большой стол и говорит: «Вот что, друзья, давайте возьмем шефство нал Павлом и покажем ему нашу столицу. А гидом Валя будет - она самая проворная. Бабушка Маша с Леночкой посидит. Ей не привыкать нянчиться».
Как- то вся семья была в сборе -сидели за столом, ужинали, и Михаил Викторович незаметно завел разговор о том, как хорошо быть вот так, в кругу родных и близких, или всем вместе выехать за город, сходить в театр. Не то что холостяцкая бобылья жизнь. Осточертела она на фронте. Говорил, а сам искоса посматривал то на Павла, то на Валю.
Павел, конечно, догадался, куда клонит Михаил, а Валя вдруг покраснела, расцвела.
– Что ж ты краснеешь, Валюша, о тебе ли речь?
– Да будет вам, дядя Миша!
– совсем смутилась Валя.
– Давайте, давайте, Михаил Викторович, - засмеялся Павел, - ставьте точку над «и».
– А что, и поставлю. Чего вам волынку тянуть? Валя и в доме хозяйка, и на люди не стыдно с нею выйти. Да и Леночка к ней привыкла уже. Что же касается жилья, то с милым и в шалаше рай. Как мы с Машей бывало? Дальний Восток? Даешь. Север? Пожалуйста. Всего хватили. А у вас в Евпатории крыша, да и в Москве, на Якиманке примут…
Так и поженил «дядя Миша» Павла и Валю, помог прописаться в Москве. Хорошая, дружная семья получилась. Валя устроилась работать в детский сад. Павел часами просиживал за воспоминаниями. Читал Вале. Та говорит, что неплохо выходит, А потом совсем хорошо пошли дела: книжка вышла, над второй корпит. Словом, встал человек на ноги, твердо встал…