Факультет журналистики
Шрифт:
— Они ко мне приехали, — объяснил Мячев, — снижением себестоимости одного кубометра грунта интересуются.
Человек в полушубке молча, пристально и цепко разглядывал Пашку и Тимофея.
— Около меня все время будут, — уверенно и в то же время чуть небрежно сказал Мячев.
— Смотри, Мячев, пока на твою ответственность, — хлопнул он дверкой, и «душегубка» покатила дальше.
— Неужели у вас даже допуска нет? — сердито спросил Мячев.
— А что это такое? — спросил Пашка. — Нам никто ничего не говорил.
— Вы давно
— Мы вообще-то еще студенты, — сказал Тимофей, — учимся в Москве, в университете, на факультете журналистики. Это наша первая командировка.
Мячев был явно разочарован.
— Да-а, — сказал он неопределенно, — надо было бы, конечно, документы у вас спросить еще там, наверху. Здесь уже поздно. Моя ошибка… А кто вас в командировку отправлял?
— Прусаков Петр Петрович.
— И ничего не сказал о допуске?
— Нет, не сказал.
— Узнаю Прусакова. Сам вечно сюда без допуска ездит. Но его тут уже все знают… Вам крупно повезло, хороший мужик на машине попался. Другой бы сразу наверх повез.
Шум работающего неподалеку экскаватора затих.
— Что же с вами делать? — нахмурившись, спросил Мячев. — Мне на смену надо идти. Колчин остановил машину, сейчас сюда придет.
— Мы думали, если нас в Ставрополь без всяких пропусков пустили, значит, и в Жигулевск можно. — виновато улыбнулся Пашка.
— Ставрополь на дно уходит, — сказал Мячев, — такого города больше нету. А в Жигулевске строится крупнейший энергетический узел страны. Его надо охранять.
— У вас будут из-за нас неприятности? — нахмурившись, спросил Тимофей.
— У меня-то ничего не будет, а вот у вас…
Мячев с нескрываемым раздражением смотрел на Пашку и Тимофея.
— Сейчас обратно машина пойдет. Колчина и его смену забирать будут. Отправить вас с ними, что ли?.. Нельзя. На вахте обязательно снимут и задержат… Вас кто-нибудь в Жигулевске знает?
— Нет, никто не знает…
Из тумана вышло несколько человек в телогрейках, бушлатах и ватниках.
— Володя! — крикнул передний. — Там самосвал под ковшом уже стоит! Ты чего здесь делаешь? Что случилось?
Это был Семен Колчин и его смена.
— Да вот, корреспонденты приехали, — неопределенно сказал Мячев.
— Какие к лешему корреспонденты! Машины одна за другой идут!
Из тумана вынырнула «душегубка».
— Колчин, садись! — крикнул человек в полушубке, выскакивая на подножку. — Мячев, глаз с корреспондентов не спускай! Сейчас с ними разбираться будем!
Колчин и его смена быстро сели в машину. «Душегубка» исчезла в тумане.
— Пошли, — коротко приказал Мячев, почти бегом устремляясь вперед
Пашка и Тимофей старались не отставать. Крупные, острые, мокрые куски скальной породы вывертывались из-под ног, становились ребром, откатывались, возвращались, били по лодыжкам. Пашка и Тимофей скользили, спотыкались с непривычки, но держались за Мячевым вплотную.
Железная громадина экскаватора стояла, освещенная
— Мячев! — заорал водитель ближнего к ковшу самосвала. — Где ты ходишь? Сенька Колчин ушел, а тебя нет! Пять минут уже стою, время теряем!
— Жалуются, что машин им не подают! — загалдели водители остальных самосвалов. — А когда машины есть, их самих нету!
Мячев рывком поднялся по железной лестнице в кабину, бешено крикнул стоявшим около гусениц Пашке и Тимофею:
— Сюда поднимайтесь, живо! И чтоб ни шагу отсюда!
Пашка и Тимофей, толкая друг друга, взобрались на металлическую палубу экскаватора.
Мячев уже сидел в кабине. Было видно, как он, мгновенно опробовав все рычаги и педали, ссутулился около пульта, что-то поправляя, и, тут же выпрямившись, рванул рычаги и экскаватор поехал круговым движением вокруг своей оси направо.
Упал на землю ковш. Взревел мотор. Заскрежетали стальные бивни, набирая в ковш обломки скальных пород.
Есть! Полон ковш! Вздрогнул и присел железный «мамонт». Могучая стрела, дрожа от напряжения, поехала обратно. И вот уже распахнулась пасть ковша, щедро высыпая свое содержимое. Застучали камни о днище кузова самосвала. Встряхнулся ковш. Мотнулась вправо стрела. Упал ковш. Заскрежетали зубья. Есть! Поворот налево. Ссып. Встрях. Вправо. Скрежет. Есть! Поворот. Ссып. Встрях. Еще поворот. Полон ковш. Поехали. Бух! Бух! Бух! Ск-к-р-р… Бух! Бух!
— Стой! — кричит снизу водитель самосвала и проводит ребром ладони по горлу. — Полон кузов!
Прыжок за рулевую баранку. Вздох отпускаемых воздушных тормозов. Взревел мотор, отъехал первый самосвал. Подъехал второй.
Росчерк стрелы вправо. «Буйволиное» движение ковша — рогами вперед. Полет стрелы влево. Удар кусков породы о днище кузова. И еще удар. И еще. И еще… О-отъезжай!
Третья машина. Мотается стрела между карьером и кузовом, болтается в воздухе ковш, скрежещут шестеренки, звенят тросы, рычат рычаги, звякают педали… Четвертая машина! Пятая, шестая…
Мячев работал как виртуоз. Ни одного лишнего движения. Прямая спина. Уверенные руки. Быстрые ноги. И бесстрастное, неподвижно застывшее лицо.
Он словно слился с машиной. Сросся с ней головой, руками, ногами. Он как бы помогал ей делать тяжелую, «слоновью» работу. Посылал в ее железное нутро свои человеческие эмоции и страсти.
И машина отвечала человеку тем же. Послушно подчинялась во всем. Служила всей мощью своих мускулов, всей энергией своих механизмов.
Через десять минут наблюдая за Мячевым, Тимофей и Пашка поняли, что видят перед собой величайшего артиста своего дела, человека, доведшего мастерство до высочайших вершин искусства. Мячев не просто работал. Не только набирал в ковш и грузил в кузова самосвалов горную породу. Он вдохновенно творил свой труд.