Факультет журналистики
Шрифт:
…В Ставрополь-Волжский приехали под вечер. Город был весь деревянный, серые бревенчатые дома тянулись вдоль улиц вкривь и вкось, снег был густо перемешан с навозом, около ворот домов стояло множество запряженных в сани лошадей, бродили по городу собаки.
— Ну и городишко, — пренебрежительно сказал Пашка, поглядывая по сторонам, — деревня какая-то, а не город. Пошехонская старина.
— Да-а, — неопределенно протянул Тимофей, — не похоже что-то это место на великую стройку коммунизма.
В гостинице мест, конечно, не было. Пашка небрежным жестом сунул в окошко
— Нам нужен двухместный номер.
Окошко дежурного захлопнулось, и к Пашке с Тимофеем вышел небритый человек в меховой безрукавке.
— Двухместный номер? С пальмами, конечно, и с бассейном?
— Мы не шутим, — нахмурился Пашка. — Мы из областной партийной газеты.
— А хоть из центральной «Правды», — сказал небритый. — У нас здесь и в обыкновенные времена никогда свободных мест не было, а сейчас и подавно. Все с ног на голову встало. Город на дно идет.
— Как это на дно? — не понял Тимофей.
— Очень просто. Затопляют нас. Когда плотину построят, Ставрополь на дне моря будет. Сейчас все отсюда уезжают, дома продают, имущество, скотину. Последний день Помпеи.
Пашка и Тимофей вышли из гостиницы. По улице зигзагом двигалась веселая компания с гармонью.
— «Вот ктой-то с го-рочки спустился-я!» — лихо раскинув меха, запел гармонист, но тут же поскользнулся и упал.
— «Наверно, ми-лай мой идет!» — взвыла ватага дурными голосами.
— «На нем защи-и-тна ги-мнастерка-а-а!..»
— Со старым местом народ прощается, — сказал сзади Пашки и Тимофея вышедший из гостиницы небритый дежурный. — В Соцгород [1] все переезжают. А здесь отцы и деды жили. Обидно, конечно. Душа разгула требует.
Почти около каждого дома стояли машины и розвальни, из ворот выносили вещи, мебель, разноцветные узлы с барахлом, выводили скотину, кидали в кузова грузовиков нехитрые пожитки, наваливали на подводы и сани подушки, одеяла, одежду, посуду, сажали сверху ребятишек.
1
Будущий Тольятти.
На центральной площади, несмотря на близкие сумерки, бойко действовала барахолка. Торговали всем, чем попало: табуретками, стульями, столами, кроватями, конской упряжью, ведрами, корытами, стенными часами, фикусами, патефонами, топорами, граблями, мешками, вожжами, хомутами, гвоздями, бочками, лопатами…
— Как интересно, — задумчиво сказал Тимофей, — великое переселение народов. Целый город переезжает на новое место. Политэкономия в действии. Товар — деньги — товар.
Но переселяющиеся народы, выручив за проданные товары деньги, отнюдь не торопились, согласно классическим законам политэкономии, приобрести новые товары. Жители затопляемого города несли деньги в основном в ярко освещенную и гудящую многочисленными голосами столовую, гостеприимно распахнувшую двери прямо тут же, рядом с барахолкой.
Пашка и Тимофей, пройдя через рынок, вошли в столовую.
Работникам столовой всеобщий дух близкого затопления, по всей вероятности, был сильно на руку. Существовала, очевидно, надежда вместе со зданием столовой оставить на дне морском и многие производственные грехи ее работников.
Но основной вид «производственной» деятельности — щи и гуляш с макаронами — был выше всяких похвал. Толстая тетка на раздаче щедро плеснула Пашке и Тимофею в большие глиняные миски по две поварешки густых наваристых щей — эх, последние денечки на этом месте первые блюда разливаем! — и бросила в миски по огромному куску свинины. Румяная грудастая деваха навалила в тарелки гору гуляша и макарон и шваркнула в гарнир по три ложки сметаны.
В гостиницу вернулись затемно. Перед комнатой дежурного вповалку лежали на полу люди в засаленных телогрейках, в измазанных мазутом тулупах, в пахнущих бензином бушлатах.
— Так, все ясно, — сказал Пашка. — Никаких мест, конечно, нету
— Да какие же могут быть места? — развел руками небритый дежурный. — Сами видите, что делается…
— Ладно, будем спать на полу, — решительно сказал Пашка.
Перешагивая через лежащих вплотную друг к другу шоферов, трактористов и прочий дорожный люд, застигнутый ночью в городе, уходящем на дно будущего Куйбышевского моря, Пашка Пахомов пробрался в угол. Тяжелый дух висел в воздухе. Пахло мокрой овчиной, валенками, кирзовыми сапоге-ми, портянками. Слышался храп, свист, бормотание, пришептыванья, стоны и вздохи.
Пашка Пахомов растолкал в углу какие-то тяжелые во сне, измазанные соляркой и машинным маслом фигуры.
— Тим, — тихо позвал Пашка, — иди сюда. Здесь, кажется, можно лечь.
Перешагивая через спящих, именной стипендиат Голованов приблизился к Пашке.
— Ложись, — показал Пашка Тимофею на узкое пространство грязного затоптанного пола.
Сам Пашка быстро сбросил с себя рюкзак, лег на пол, положил голову на рюкзак и мгновенно захрапел.
Тимофей с трудом втиснулся между Пашкой и еще каким-то невыносимо пахнущим бензином человеком. Голова лежала на рюкзаке высоко и неудобно. Тимофей страдал. Он спал на полу впервые в жизни.
Пахнущий бензином человек перевернулся и тяжело задышал прямо в лицо Тимофею чесноком. Тимофей осторожно отодвинул его от себя.
— Кто? Чего? — забормотал человек и больно толкнул Тимофея сапогом.
— Не толкайтесь, — тихо сказал Тимофей.
— Кого? — хрипло со сна спросил пахнущий бензином.
— Не толкайтесь, говорю, — повторил Тимофей.
— Иван! — позвал пахнущий бензином. — Тут какие-то фраера позже всех явились и с места меня гонят.