Фальдийская восьмерка

Андросов Андрей

– Самые настоящие, – степняк для пущей убедительности посмотрел Браку в глаза и повел руками, описывая соблазнительные изгибы женского тела. – Я заходил к родне, но совсем ненадолго. Здесь есть целый квартал, где живут…

Калека прикрыл веки. Глаза. Шарговы серые глаза. Такие же серые и насмешливые, как у грязного, избитого пленника, сидящего на куче вонючего тряпья в центре большого торга. Шарговы серые глаза, смотрящие с таким нахальством, будто это не их владелец сидит в надежной деревянной клетке, а весь остальной мир заперся от него.

На этот раз даже грохот баданг форта

Рикон не смог заглушить колокольчики. Брак тяжело поднялся, разминая занемевшие колени, снял с себя куртку. Потянулся было за сумкой, но передумал.

– Ты куда? Надеешься, что твою рубашку разглядит со стены в окуляр какая-нибудь красотка?

– Жарко. Пойду отолью.

– Не забывай стискивать зубы и как следует тужиться, – мстительно крикнул ему в спину Кандар, – А то лесные духи схватят за недостаточно усердную жопу.

Левый и Правый давно скрылись за облаками, погрузив бескрайние леса в темноту. Но городу было плевать на законную владелицу ночи. Взгляды всей Талистры были сейчас прикованы к небу, где один за другим били в небо столбы разноцветного пламени, а под самыми тучами распускались цветками разрывы баданг, превращая день в ночь и окрашивая небо синим, а землю – мертвенно голубым. От грохота закладывало уши.

Брак стоял за спиной завороженного зрелищем Кандара, неспешно закатывая белоснежные рукава рубахи. С правой стороны, где ухо сероглазого так до сих пор и не оправилось до конца после неудачной схватки с шарком в крохотной каморке, набитой одеждой. Не то, чтобы за канонадой салюта калека боялся быть услышанным, но лишняя предосторожность никогда не помешает. Жаль конечно, что жахателем нельзя пользоваться. На вспышку обязательно обратят внимание с наблюдательной вышки. Здесь и так горит костер, давая каждому желающему возможность разглядеть утес во всей его красе. С другой стороны, любой человек, которому присуща хоть капелька чувства прекрасного…

Канторский клинок плавно скользнул слева направо и зазвенел по камням, подпевая стихающему хору колокольчиков. Костер зашипел и погас.

Момент, когда Кандар начал шевелиться, Брак пропустил. Просто сидел рядом на подстилке, слепо глядя в бесконечную черноту перед собой, не чувствуя ни острых зубов мороза, ни ледяного ветра, уносящего запах паленых волос и стремительно выстужающего остатки тепла из голых рук. Лежащий лицом в остатках костра сероглазый вдруг шевельнулся, задергался и начал подниматься. Словно проспавшийся в кабаке пьяница, выдирающий свое лицо из миски с остатками салата. Только вместо мелко нарубленных овощей здесь были тлеющие угли, густо приправленные воняющей пеплом и железом грязью.

Степняк уперся руками, лязгнув по камню клешней. Дернулся и, стоя на четвереньках, начал поворачивать обгоревшее лицо в сторону Брака.

Клинок Тордена, призывно чернеющий лезвием, лежал далеко. Откатился почти к самому краю утеса, чудом удержавшись от падения вниз. Жахатель… Наверное, можно было бы выхватить его одним ловким движением, спустив пружину в самый последний момент, когда оскаленная пасть мертвеца уже готова вцепиться тебе в горло. Жерданы наверняка бы справились. Или Везим.

Брак не стал даже пытаться. Все, на что его хватило, это упереться

ладонью в щеку Кандара, усыпанную гроздью мелких багровых углей и не дать тому повернуть голову.

Калеке не хотелось бы, чтобы последним воспоминанием в его жизни остались мертвые серые глаза.

Мертвец застыл, задергался, будто прилипнув щекой к ладони. Запертые в темнице плоти угли рассерженно шипели, прожигая кожу и исходя приторно-сладким дымком.

Потом Кандар опал. Весь и разом, будто некая сила разом убрала из его тела кости. Все до единой. Руки подломились, и свежеподнятый шарк рухнул обратно в костер, застыв в той же позе, что и раньше. Разве что голову повернул и как будто усох немного.

Кабацкий пропоица огляделся вокруг и решил вздремнуть еще немного.

А Брак так и остался сидеть, чувствуя, как от руки по всему телу расползается знакомое онемение, милостиво отгоняя боль в обожженной ладони, успокаивая трясущиеся пальцы и притупляя сочащийся к прерывисто колотящемуся сердцу холод. Думать на эту тему ему не хотелось. Как и на любую другую.

Ему вообще больше не хотелось ничего. С неба неспешно падали первые снежинки, мохнатые и бесформенные, как хлопья ядовитой белой плесени.

Сероглазого Брак столкнул с утеса. Он терпеливо дождался темноты, когда Левый и Правый вновь прикрылись облаками, а в городе замолкли баданги, подволок податливое тело к самому краю обрыва. В сумке дожидались своего часа две колбы с горючим содержимым, приберегаемые на случай шарков… Что же, они дождались. Калека поглубже упихал металлические цилиндры в карманы куртки мертвеца, пересыпал себе всякую найденную мелочевку, а затем, уперевшись ногой, перевалил тяжелое тело через край скалы. Подождал отблесков разгорающегося пламени, но безрезультатно – густые кроны плакальщиц надежно скрывали происходящее в лесу от посторонних.

Туда же, вниз, отправились бутылки, остатки жратвы, одеяла и даже не до конца прогоревшие огрызки дров. Ненасытный обрыв сожрал все, проглотил не подавившись и потребовал добавки, суля успокоение и маня бездонной чернотой.

Брак отказался.

Ему вообще казалось, что он не контролирует свое одеревеневшее от мороза тело. Висит себе где-то рядом с затылком, отстраненно наблюдая за тем, как руки будят движок, ноги упираются в несуразные педали, а глаза сами ищут дорогу. Калека был не против – самодеятельность конечностей целиком совпадала с его желаниями.

Крохотная тарга, надрывно взвывая движком, увозила его от утеса, провожаемая внимательным взглядом небесных светил и луча фонаря с вышки.

Конус света внимательно изучил ползущую по камням железную коробочку, пошарил на утесе и, не найдя ничего подозрительного, вновь уставился на реку.

Таргу Брак бросил на улицах. Завел в безлюдный переулок, усыпил эйносы и намертво свел двери, после чего вышел и смешался с подгулявшей толпой. Ночная Талистра манила яркими вывесками, круглыми синими фонариками и атмосферой праздника, приглашая отложить все дела, купить у разносчика порцию жареной рыбы и неспешно опустошить кружечку горячего вина со специями, сидя где-нибудь на лавочке. Или просто на ходу, если холод гонит вперед и не дает остановиться.