Фальшивые друзья
Шрифт:
— Поможешь вытирать посуду, Петер?
— Естественно, мамочка.
Прежде чем подать десерт, мать включила колонку, Пока я прикончил свой пудинг, вода нагрелась.
Отец закурил сигару и принялся за приложение к аахенской «Фольксцайтунг».
— Кое о чем хотела тебя спросить, сынок… — Мать сделала паузу.
— О чем именно?
— Как у тебя складывается с Петрой? Надеюсь, вы ладите? Получится что-то путное?
— Не знаю. Мы ведь не так давно знакомы…
О Марко
— Мое мнение ты знаешь, — снова заговорила мать, когда очередь дошла до кастрюль. — Если нет полной уверенности, что это серьезно, тогда не следует, ну, ты понимаешь, чего не следует делать. Это просто неприлично. Если нет желания жениться на девушке, тогда…
— Опять за свое? Ведь мы все обсудили в прошлый раз.
— Но без результата, — упорствовала мать.
— Что значит «без результата»? Ты знаешь теперь мое мнение, я — твое. И ты не можешь меня переубедить.
— А если вдруг ребенок…
— Ох, мамочка, это уж слишком смешно. Коли тебя так интересует, сообщу, что сейчас любая девушка может пользоваться противозачаточными таблетками.
Мать помолчала, а потом заявила:
— Все вы хотите удовольствия, чтобы не нести никакой ответственности.
— С чего ты это вдруг взяла?
— Близость позволительна, когда мужчина и женщина уверены, что любят друг друга и хотят ребенка.
— Все это пустое!
— Мне кажется, ты намеренно не хочешь меня понять, — упрекнула мать.
Настроение опять испортилось. Уж что я действительно ненавижу, так это морализирование.
Почему они не могут оставить отпускника в покое? Отец пристает со своим Штенцелем; мать хотела бы все контролировать. В конце концов, я уже давно не ребенок. В бундесвере мне выдали карабин, и, случись что, самому придется решать — убивать или нет. А дома? Ну просто смех: дают предписания, как жить.
Я швырнул полотенце в тазик и оделся.
— Куда направляешься? — спросил из своего кресла отец.
— На стадион, — буркнул я в ответ. — А позже загляну в пивнушку.
В конце следующей недели состоялось наше примирение с Петрой. Оставалось еще надавать разок-другой Марко, но у меня рука не поднялась.
Петра позвонила и спросила, почему я не пришел тогда. Я опешил: она развлекалась с Марко и при этом еще задает вопрос, почему я не пришел!
Это был длинный телефонный разговор. Петра уверяла, что никакого Марко не было, что она с нетерпением ждала меня.
Поначалу я не верил ни единому ее слову. Одних заверений для меня было недостаточно. Но позже заколебался, поддался, наверное, стремлению к близости. Две недели я не видел Петру, все казарма
Родители мои только что ушли к мессе, мы быстро поднялись в мою комнату, бросились на кровать и первые десять минут целовались. Когда же я начал действовать смелее, Петра вдруг сказала:
— Знаешь, и в этих подштанниках ты все же далеко не Джон Травольта.
— А я и не хочу на него походить, — отшутился я, но про себя решил, что хотя бы небольшое сходство с этим артистом мне не помешало бы.
— С чего это ты напялил форму? — продолжала выспрашивать Петра. — Если надеешься поразить меня этими тряпками, то ошибаешься. Как и тем, что собираешься подписать с бундесвером контракт на двенадцать лет. Если не хочешь меня потерять, подумай, стоит ли делать это.
— Иди ко мне и не будем говорить об этом…
— А кто начал? — возмущенно спросила Петра, и следующие пять драгоценных минут ушли на то, чтобы успокоить ее. Я поставил пластинку с записями Гарри Белафонте, и комнату наполнил его голос. «Моя зазноба из Венесуэлы…» — пел он.
— Моя зазноба, — прошептал я Петре на ухо, но этот прием особого успеха не возымел. Проклятие, чего я, собственно, малодушничаю?
Я провел рукой по ее груди, почувствовал, как крепнет возбуждение. Меня бросило в жар. Добрался до бюстгальтера, попытался расстегнуть его. Черт возьми, зачем она напялила эту тряпку? Пришлось пустить в ход вторую руку. Петра скорчила гримасу, коротко бросила:
— Не надо, я сама!
Это было обидно слышать. А кстати, сколько уже времени?
«У красавицы Марии появился маленький мальчик, и она дала ему имя Христос», — пел Белафонте.
Нет, никаких мальчиков, никаких девочек. Так далеко мы не зайдем… Черт возьми, все время что-то отвлекает. А месса уже идет к концу.
Еще осталось четверть часа! Я поглаживал тело Петры, она отвечала зовущим движением.
Неожиданно что-то грохнуло.
Это с треском упал рычаг автоматического проигрывателя.
Я пришел в остервенение.
— Ну, иди, иди ко мне, — зашептала Петра.
Но мое возбуждение вдруг исчезло.
— Проклятие! — Я смущенно закашлял.
Часы на соборной башне пробили один раз — все, четверть восьмого, месса окончена.
— Пусти меня, ничего я не хочу! — в сердцах проговорила Петра. Она села на край кровати и начала одеваться. Совсем упав духом, я перевернулся на спину, взял с тумбочки сигарету.
Полное поражение! А что дальше? Ужин, вокзал, Вупперталь. И снова унылая казарма. Разве что завалиться куда-нибудь с Йоргом…