Фантастическая четверка: New Age
Шрифт:
– Прости, Катерина, это все во имя науки… - оправдался Егозин, тут же переключив внимание на остальных ученых, ошарашенно наблюдающих за развернувшейся перед ними картиной.
Катерина насупилась и молча села на свое место, уставившись в одну точку.
А тем временем эксперимент продолжался:
– Теперь ты, Гриша!
– Вы уверены?
– пробормотал мальчик, с сомнением глядя на тумбочку.
– Я не хочу неприятностей. Мне и так неловко из-за того, что я сломал вещь…
– Все
– подбодрил Гришу доселе молчавший Арсений.
Бросив неуверенный взгляд в сторону Смирницких, словно ища поддержки, Гриша изо всех сил ударил кулаком по тумбочке. Раздался громкий треск, и от предмета мебели не осталось ничего, кроме обломков фанеры и прессованных стружек.
И снова Грише стало не по себе: это же надо, снова сломать вещь! Пусть даже на это дано согласие.
Перепуганный мальчик бросился бежать со всех ног, не обращая внимания на окрики ученых. Он быстро добрался до своей комнатки и закрылся изнутри, не желая разговаривать с кем-либо.
Милена хотела броситься вслед за ним - сказывались нерастраченные материнские инстинкты, но ее остановил громовой голос Егозина:
– Милена Степановна! Сядьте. Мальчишка никуда не денется.
Виновато поджав губы, Смирницкая снова села на свое место, крепко сжав руку брата.
– И что вы доказали этим тестом?
– раздался сухой голос Марты Самойловой, нейрохирурга и светила органической химии в одном лице. Всю свою жизнь эта немолодая женщина посвятила науке, что и послужило лучшей рекомендацией для ее назначения в штат лаборатории.
– Разве вам нужны доказательства, Марта Алексеевна?
– удивленно произнес Егозин.
– Наша инновационная сыворотка, даже в экспериментальном виде дает поразительные результаты. Я специально провел это показательное выступление - прости, Катерина - чтобы продемонстрировать, что десять лет затворничества и корпения в лаборатории прошли не зря. Хилый и худенький очкарик обладает силой взрослого здорового мужчины - не чудо ли это?
– Я не верю в чудеса!
– проскрипела Марта.
– Я верю в точные факты!
– И они налицо!
– просиял Егозин.
– Если Гриша Цветков демонстрирует столь умопомрачительные результаты в десятилетнем возрасте, то, что можно будет сказать, когда он вырастет? Поздравляю вас, господа! Нам все-таки удалось создать универсальную сыворотку…
– Но какой ценой!
– поднялся из-за стола Арсений.
– Дети гибнут. Не все выносят сыворотку. Пора это прекратить!
– Опять двадцать пять!
– поморщился Егозин.
– Я не собираюсь прекращать введение сыворотки. Двоим детям ведь стало лучше!
– Да, а вот Валентин Королев не пережил вакцинацию!
– настаивал на своем Смирницкий.
– Наука требует жертв.
– НО ЭТО ЖЕ ДЕТИ!
–
Николай угрожающе поднялся со своего места, и, метая глазами молнии, произнес:
– Арсений Степанович, вы на неделю отстранены от проведения экспериментов. Подумаете о своем поведении в камере переподготовки. Попрошу вас удалиться.
Смирницкий коротко кивнул и, не говоря ни слова, покинул комнату совещаний, вымещая свою ярость длинными, размашистыми шагами.
Однако он не пошел в камеру переподготовки, где ему пришлось бы сидеть неделю за насильственным просмотром хроник величайших изобретений. Арсений Степанович отправился в стерильный бокс, чтобы проведать детей.
Бокс встретил его противным, протяжным писком, извещающем о смерти еще одного ребенка. Выключив аппарат и с горечью взглянув на тщедушное тело только что умершей девочки, Смирницкий вернулся в комнату совещаний.
– Я же говорил - гибнут дети. Я только что из палаты. Настя Меловая умерла.
Повисла гробовая тишина. Молчал даже Егозин. Наконец, он все-таки сказал:
– Я все равно не откажусь от проведения экспериментов. И ты, Арсений, не сможешь мне помешать…
========== В кулуарах Егозина. ==========
Катерина Вейс нерешительно переминалась с ноги на ногу у двери комнаты Николая Алексеевича Егозина. Когда же, наконец, она решилась поднять руку и постучать, ученый сам открыл ей.
– Ну и чего ты стоишь, Катюша? Входи скорей, нечего гипнотизировать дверь.
Девушка нервно улыбнулась, одергивая на себе куцый блейзер, и зашла в святая святых.
Личная комната Николая Алексеевича была похожа на операционную. Домашний уют, который ученые так старались передать в своих комнатах, в комнате Егозина просто-напросто отсутствовал. Оттого от голых стен, выкрашенных в белую краску, так и веяло холодом. Вейс непроизвольно поежилась.
– Присаживайся.
Николай указал на стул у стены, и девушка присела на самый краешек, аккуратно расправив плиссированную юбку. Сам же Егозин устроился на кушетке напротив и начал очень важный разговор:
– Меня интересует твое мнение по поводу нашего с Арсением противостояния. На чьей ты стороне?
– Вы еще спрашиваете, Николай Алексеевич! Конечно же, на вашей!
– воскликнула Катерина, слегка наклоняясь вперед.
– Вот и отлично!
– потер руки профессор.
– Значит, ты на моей стороне. Хорошо… В таком случае, расскажи мне, что ты думаешь о наших экспериментах?
Девушка пожала плечами:
– Честно говоря, профессор, мне все равно. Я только делаю то, что мне говорят. Вы мой непосредственный начальник, а потому все, что вы считаете правильным, считаю правильным и я.