Фантастическая четверка: New Age
Шрифт:
Поддавшись на теплые уговоры, она подчинилась, и тут же вскрикнула от боли: Егозин полоснул скальпелем по ее нежным маленьким пальчикам. Слезы ручьем заструились из ее глаз, слезы незаслуженной обиды и боли. Но тут же высохли, так как порез зажил за считанные секунды. А что бы убедиться, сколько именно секунд занимает саморегенерация, он Егозин сделал еще один надрез.
***
Вечером того же дня доктор сделал у себя в дневнике запись:
День прошел на редкость удачно. Сегодня еще один подопытный раскрыл мне свою тайну. Сверхсила, способность менять внешность, а теперь еще и саморегенерация. Это звучит, конечно, чересчур фантастично, но, черт меня дери,
========== Соперничество ==========
Шел вторник - последний день принудительного пребывания Аресения Смирницкого в камере переподготовки. Этому крепкому, атлетически сложенному мужчине было довольно трудно выносить заключение, не имея возможности нормально размять затекшее тело или пообщаться с коллегами. Это был, конечно же, огромный минус, но и без плюсов не обходилось: за неделю пребывания в камере Арсений освежил кое-какие познания в теории медицины, и теперь горел желанием опробовать все это на практике.
Минуты тянулись медленно, словно кисель, и мужчина не знал, чем себя занять. Устало сев на кушетку, он закрыл глаза, и его мысли вновь вернулись к детям. Милена вчера рассказала ему потрясающую новость, которая была уже всеобщим достоянием и не обсуждалась разве что ленивыми и им самим.
– Оказывается, у Майи редкая способность к саморегенерации, - поделилась сестра, принеся Арсению поднос с ужином.
– Неужели?
– переспросил мужчина.
– И как же это выяснили?
Милена поведала Арсению историю, которую предприимчивый Егозин пустил в народ, старательно обходя правду: якобы Майя случайно порезала себе руку разбитой пробиркой, и на его глазах порез затянулся за восемь секунд - немыслимо и так непохоже на правду…
Арсений задумчиво выслушал ее историю, а затем спросил:
– А как выглядела девочка?
– Да как обычно, только стала бледней и почти не ест.
Смирницкий задумчиво потер подбородок, а затем произнес:
– Милена, ни за что не поверю, что ты поверила в сказку Егозина.
– То есть как?
– ошарашенно пробормотала женщина, схватившись за сердце.
– Я знаю Николая Алексеевича уже не первый год, поэтому история, которую он пустил в народ, кажется чистой воды выдумкой. Наверняка он ставил на Майе опыты, а затем пригрозил ей чем-то, и теперь она молчит… Хм, кстати, саморегенерацией можно объяснить и тот факт, что она первой вышла из комы.
Арсений отодвинул тарелку и зашагал из угла в угол:
– Быстрей бы меня выпустили отсюда. Егозин слишком далеко зашел в своем стремлении подняться выше, чем он есть. Кто-то должен ему помешать. В конце концов, он не будет вечно держать меня в камере переподготовки - это бросится в глаза всем ученым лаборатории.
– Сеня, я боюсь за тебя, - прошептала Милена, побледнев.
Смирницкий лишь усмехнулся:
– Ты плохо меня знаешь, сестрица. Я буду бороться с Егозиным за каждого ребенка до конца, пусть даже это будет грозить мне увольнением.
***
В это же время много ярких событий происходило и между детьми: силачом Гришей, “разномастной” Оленькой и неуязвимой Майей. Казалось бы: что может сплотить детей сильнее, чем общая беда и условия, в которых они оказались? Но нет. Как оказалось, Оля терпеть не могла Майю, и корни этой нетерпимости вели в первый день их знакомства.
Первое сентября. Солнечный свет заливает школьный двор, заполненный празднично одетыми школьниками, учителями и родителями. Кажется, весь Тихомирск
Перед воротами школы останавливается серебристый кадиллак. Выходит водитель и открывает дверцу пассажирского сиденья. Из машины вылазит солидный мужчина в темно-сером костюме, женщина в темно-синем платье до колен, темных солнцезащитных очках и золотыми кольцами на руках. Последней появляется будущая первоклассница, миленькая темненькая девочка в новенькой форме и с огромным букетом роз, который вскоре займет центральное место на учительском столе. Жители Тихомирска замирают. Повсюду несутся перешептывания: “Это же Георг Беридзе со своей семьей… Его Майя в этом году идет в школу…”
А в то же время к школе подходит другая девочка - блондиночка с толстой косой, в которую вплетен капроновый бант еще советского производства, в старой застиранной форме, в которой ходили ее старшие сестры, и в туфельках с каблуками без набоек. В одной руке она держит скромный букетик сентябринок, а другой держится за руку старшей сестры Риты. Их мама не смогла придти на первый звонок к своей третьей дочери, так как она не могла оставить без присмотра младшеньких.
Толпа замирает в экстазе, глядя на семью Беридзе, и девочкам Бирючинским приходится буквально пробивать себе путь в толпе. Кто-то наступает на ногу Оле, и девочка вскрикивает от боли. Ее взгляд выхватывает причину ажиотажа толпы - девочку с огромным букетом роз, которую держит за руку богатого вида женщина. Оля впитывает взглядом каждую деталь их одежды, и внутри нее зарождается зеленое пламя зависти…
Волнительный момент - первоклассники дарят первой учительнице свой первый букет. На фоне букета Майи сентябринки Оли теряются. Классная руководительница не в силах удержать эту гору цветов, и самый маленький букетик падает на землю, где его равнодушно топчут сотни ног…
Другой эпизод. Разгар учебного года, урок чтения. Оля сознательно выучила стих - сама, без помощи сестер или мамы. Учительница вызывает детей по списку. Первой в очереди идет Майя. Она рассказывает стишок ровным, монотонным голосом - так декламируют зазубренные до автоматизма стихи. Классный руководитель расплывается в улыбке и ставит Беридзе пятерку с плюсом. Дальше - очередь Оли. Девочка, упоенно закрыв глаза, декламирует стих: четко, выразительно, старательно. Но, вот беда, под конец память подводит Оленьку, и учительница, качая головой, ставит девочке четверку. Возвращаясь на место, Бирючинская кидает полный злобы взгляд на Майю, а та нарочито отводит взгляд, хмыкая и задирая нос к верху.
Оля всегда завидовала успехам Майи, будь то благополучие и достаток семьи Беридзе или успеваемость одноклассницы. Она считала, что дочь спонсора всячески тянут вверх, хвалят, а на Олю смотрят с презрением и свысока, зачастую недооценивая. Самовлюбленная и ранимая Оля ненавидела все это, а Майю – особенно. И Майя Беридзе чувствовала неприязнь Бирючинской, однако не пыталась решить ситуацию. Ведь, по ее мнению, благоразумным выходом из положения было не обращать на завистливую одноклассницу внимания. Оля, списывая подобное обращение за счет зазнайства, устраивала Майе мелкие пакости: мазала сиденье парты мелом, натирала воском страницы тетради, чтобы на них было невозможно писать, подбрасывала комки бумаги в портфель… Но все ее проделки не оставались незамеченными, и девочку строго наказывали за это. Оля злилась, но не в силах была что-либо изменить.