Фантастика 1977
Шрифт:
“Как убийца”, - подумалось вдруг. Алексей с тоской глядел туда же. Я захлопнул дверцу и почувствовал, что мне стыдно до корней волос. Не знаю, перед кем больше: перед Алексеем или… перед лугом. Кажется, я что-то начинал понимать. Ведь Земля тоже космический корабль. Только очень большой.
МАРИЯ МАМОНОВА ВОЗВРАЩЕНИЕ
Мать спросила, глядя в окно: - У вас есть хоть какая-нибудь надежда?…
– Мне трудно сейчас сказать… - пробормотал Руков.
– Даже и в наш
– Простите, - произнесла Лида.
– Но вы, конечно, встречали его товарищей… Вы, должно быть, заметили, что Славе намного хуже.
– Она посмотрела на Рукова долго и грустно.
– Нам нужно знать правду. Все космонавты этой экспедиции больны. Потеря памяти и транс. Никто не понимает, что с ними. Мы расскажем все, что видели и слышали сами… Спасите их!
Зеленеющие ветви стучали в окно и пели песню жизни.
– Я помогу вам… попробую помочь… - неожиданно громко сказал Руков.
– Видите ли, я не совсем врач, вернее… совсем не врач. Я… - он помедлил, - ученый… Мы создали установки, принимающие на свои экраны биотоки человеческого мозга. Причем биотоки, идущие из подсознания, из самой тайны.
Он почувствовал себя, как в институте во время экзаменов, когда скованность вдруг исчезала, словно выпрыгивая в окно, едва произносил он первые две-три фразы. Теперь он полностью был тем, кем был.
– Огромное значение это имеет для медицины: пораженного потерей памяти больного можно облучить - и мы узнаем, когда он заболел! Исходя из этого, можно лечить! Можно вылечить! Но… надо знать, в какую минуту или хотя бы в течение какого часа он почувствовал себя нездоровым. Экранизируя подсознательные мысли, которые запечатляют все независимо от болезни, получают целый набор образов и выявляют симптомы заболевания. Ставят диагноз и передают дело машинам. Компьютеры сообщают нужные средства врачам, они начинают систематический курс лечения… И все.
– Но Слава не знает, когда он почувствовал себя плохо!
– почти закричала мать.
– Не волнуйтесь, Анна Ивановна!
– воскликнула Лида.
– Прошу вас…
– Понимаете, когда он был поражен, мы можем определить, спроецировав его болевые ощущения на установку. Но длительное пребывание под лучами усугубит его состояние. Потому я и надеялся узнать у вас о его самочувствии на Земле. Ничего не заметили - уже хуже, значит, глубже корни болезни. Зато искать будем в конкретном слое подсознания! Конечно, риск, но, если удастся…
– А если нет?… - спросила мать.
– Вы представляете, что будет, если нет? У него самая тяжелая форма, почему же он, а не одиннадцать, даже двенадцать его товарищей?…
– Одиннадцать. Мианов не болен. Он не спускался на Тривиану, бессменный пилот. С вашего сына нужно начинать, как с возможного разносчика вируса или что там, мы не знаем.
Они помолчали. Ветер насвистывал победный марш. Ближе придвигались тени, стирая грани предметов.
– Сначала все было в порядке, - начала мать.
– Их встретили на космодроме, выглядели они утомленно, но, как всегда, этому не придали значения. День дезобактеризации - и по домам. А дома… дома тоже нормально. Всю ночь напролет слушали его рассказы о Тривиане, о полете… И вот… да, сейчас вспоминаю… он иногда хмурился и говорил: “Что-то плохо помню… Ну, столько событий! Слушайте дальше”…
Я к нему. Смотрит на меня беспомощно, как ребенок, и спрашивает, показывая на стенной шкаф, как называется. Я испугалась, позвала Лиду: она осталась тогда у нас ночевать. Это было ужасно - уже утром он лежал, как сейчас, с открытыми глазами и… молчал, - голос матери прервался.
– Потом звонили бесконечно - его друзья теряли память один за другим.
Но те просто лежали и ничего не помнили о полете, у сына гораздо хуже… Зачем он выбрал эту кошмарную профессию?!
– она заплакала.
– Просила не летать, он каждый раз свое: “Прилечу и останусь”. Вот и прилетел…
В полусумерках комнаты стало болезненно тихо, все словно услышали усиленное тишиной ровное дыхание Ярослава.
– Я постоянно сижу с ним, - заговорила Лида.
– Он чтото шепчет, потом вдруг просит меня петь… Я- пою. “Причем именно те песни, что пели перед стартом. Я видела, он старался вспомнить, но не мог. А вы не пробовали искать связь между тем, что Мианов, остававшийся на орбите, здоров?
– Пробовал, - сказал исследователь.
– Пробовал. И с ним я говорил. Он за все время возвращения не заметил решительно ничего. Сплошной туман, но я уверен, что связано это с планетой.
Негромко запел визорофон. Лида бросилась в соседнюю комнату. Анна Ивановна и Руков услышали ее свистящий голос: “Что-о?!” Быстрей топот ног, девушка вбежала и замерла у порога.
– Мианов потерял память!
– крикнула она.
– Извините, - сказал Руков, вставая, - я еду.
Центральная дверь неслышно закрылась за его спиной.
Протяжно взвыла атомка, стоявшая у подъезда.
Машина неслась по городу, переходя с трассы на трассу.
Деревья, здания, люди стремительно мчались в круговороте скорости, и Руков мог вообразить себя небольшой вселенной, вернее, ее центром, всемогущим и грандиозным. Но его мысли были далеко.
Да, этот космонавт произвел на него несравненно лучшее впечатление, чем остальные. Он тоже лежал. Окруженный послушными увеселительными аппаратами, пытаясь отвлечься.
Да, пытаясь отвлечься, а не вспомнить то, что вырвала у него болезнь.
Руков передернул плечами. Неужели нельзя спасти Ярослава?
Атомка резко затормозила перед высоким угловатым зданием.
Через секунду скоростной вакуум-лифт сорвался с места.
Дверь открыла девочка лет четырнадцати.
– Вы к Саше?
– неуверенно спросила она.
– Да, к нему.
Девочка проводила гостя в комнату пилота, оказавшегося ее братом.
Руков отметил про себя, что она ничуть не опечалена его болезнью - в телевизионной раздавались голоса и смех ребят. “Светлана!” - громко позвал кто-то. Как видно, положение Александра было намного легче.
Мианов сидел на диване и что-то диктовал на магнитофон.
В комнате гулял свежий ветер, окна были распахнуты. Заслышав шаги, пилот поднял голову и отложил аппарат.
– Здравствуйте. Ну, - он улыбнулся, - не оправдались ваши надежды. Я слег за компанию с товарищами. Да вы садитесь.