Фантастика 2003 Выпуск 1
Шрифт:
– Иллюзия?
– деловито спросил я.
– Для проецирования иллюзий в мозг
индивидуума необходимо его письменное согласие. Вы нарушили уголовный кодекс,
статья три тысячи двести семнадцать…
– Глупости, - отрезал Бурбакис.
– Никаких иллюзий, я вам не шарлатан
какой-нибудь.
Я обратился к собственным ощущениям и обнаружил, что все мои органы восприятия свидетельствуют однозначно: нет, мир Бурбакиды вовсе не иллюзорен, мы действительно прибыли на планету, где каждый должен быть счастлив, согласно прогнозу изобретателя.
Никаких признаков счастья - учащенного дыхания, скажем, или, на худой конец, пустоты в мыслях я не испытывал. Не было здесь и тех внешних признаков, с какими у меня ассоциируется понятие простого человеческого
Планета как планета. Красиво, ничего не скажешь. Может, Бурбакис и чувствовал себя здесь счастливым, но на меня Бурбакида с первых минут пребывания навеяла скуку.
Изобретатель, конечно, увидел выражение кислого разочарования на моем лице и потому сказал быстро:
– Терпение, Шекет, планете нужно некоторое время, чтобы перестроиться от
стандартного режима на индивидуальный.
Что-то щелкнуло то ли в небе Бурбакиды, то ли в моем сознании, и мир изменился как по мановению волшебной палочки. Я сидел в моем любимом кресле, на мне была моя любимая пижама, на коленях лежала моя любимая книга "Создатель Акела", компьютеризованное издание 2088 года, по стерео показывали мой любимый фильм "Космос, дорога в бесконечность", а моя любимая женщина стояла рядом и держала поднос, на котором я увидел чашку с ароматным кофе - моим любимым, приготовленным так, как могу готовить только я и как никому пока еще приготовить не удавалось. А на противоположной стене висел забранный в рамочку диплом о присвоении мне почетного звания Академика Главной Галактической Академии Наук и Технологий. Мою любимую женщину звали Ингой, и она родилась в моем любимом городе Иерусалиме в самый любимый мой день в году - 18 мая, день, когда родился я сам. Неужели Бурбакис все-таки использовал гипнотические методики, запрещенные законом? Впрочем, все мои органы чувств утверждали: гипноза нет, ничего нет, кроме голой реальности, данной нам в ощущениях.
Но не стал же Бурбакис ради моего счастья создавать целый мир? Если же он сконструировал только одну планету счастья - Бурбакиаду, - то как он намерен справиться с наплывом клиентов? Ясно, что, если я дам положительное заключение по изобретению, то желающих жить здесь, только здесь и нигде больше, окажется так много, что не хватит не только Бурбакиады, но и сотен аналогичных планет. Между тем, Инга присела на подлокотник кресла, поставила поднос мне на колени и прижалась ко мне своим жарким, упругим и желанным телом. Мое счастье перешло на еще более высокую ступень, и тут, в дополнение ко всему, раскрылся потолок, и я увидел в черном небе сверкающую звездами спираль галактики Андромеды - я уже давно стремился попасть туда, но все не получалось, и вот теперь я мчался, сидя в любимом кресле и с любимой женщиной в объятьях, к давней своей мечте, которая неожиданно стала доступной, как доступен полет на Луну в каботажном челноке.
И очарование пропало. Пропало ощущение счастья. Пропал вкус романтики на губах, оставленный поцелуем моей дорогой Инги. И сама Инга неожиданно показалась мне такой же женщиной, как миллиарды других. И кофе - что кофе, обычная бурда, напиток для укрепления духа, не более того. И фильм, что шел по стерео - подумаешь, нормальная бодяга. Что мне могло нравиться в этой банальной истории о путешествии дервиша Махмуда на край Вселенной? Все убило единственное слово: доступность.
Я не знал пока, что именно использовал господин изобретатель, чтобы доставить жителям своей планеты ощущение полного счастья - скорее всего, все-таки не гипноз, не стал бы Бурбакис так явно и грубо нарушать закон! Конечно, это была филигранная работа, надо отдать должное Бурбакису. Но - доступность… Даже если он станет продавать дома на Бурбакиде за миллиард шекелей, это ничего не изменит в сути его изобретения. Чтобы стать счастливым, раньше нужно было прожить жизнь во всем ее многообразии: счастье любить и быть любимым отличается от счастья создания нового романа, а счастье от сидения
– Нет, - сказал я, сбросил с подлокотника Ингу, а с колен - поднос с чашкой кофе. Книгу я запустил в передатчик стерео, обвел внутренним взглядом стены комнаты, увешанные картинами моих любимых художников-экспрессионистов, обнаружил под одной из картин панель управления всем этим великолепием, и задействовал сенсорный отключатель, поскольку Бурбакис предусмотрел, конечно, аварийную ситуацию - что ни говори, а изобретателем он был опытным и привыкшим к ошибкам и неудачам.
В следующий момент я понял, что все еще (или уже?) сижу за своим собственным (вовсе не любимым) столом на Церере, а господин Бурбакис восседает на моем диване, тоже не очень любимом, но, во всяком случае, привычном, как привычен рассвет.
– Ну что?
– нетерпеливо спросил изобретатель.
– Надеюсь, сейчас вы не
сможете сказать, что мое изобретение непрактично или не нужно человечеству?
– Разумеется, скажу, - буркнул я.
– Кстати, как вам удалось преуспеть в создании столь великолепной виртуальной реальности? Сначала я подумал было, что это гипноз…
– Да вы что, Шекет?
– возмутился Бурбакис.
– Я изобретаю планеты, и вы это
знаете! Я не изобретаю иные реальности, это не мой профиль!
– Вы хотите сказать…
– Я хочу сказать, что Бурбакида распознает желания живых существ и создает
их - в недрах ее для этого достаточно необходимых веществ.
– Нет, - с сожалением сказал я.
– Не могу дать положительного решения по вашему изобретению. Во-первых, счастье для всех и разом - жуткая штука, вы этим убьете всякое стремление человечества к прогрессу. Во-вторых, вы что, будете продавать дома на своей планете за деньги? Если да, то именно деньги заменят человечеству счастье - они станут единственной целью существования. И в-третьих, счастье, поставленное на конвейер, тут же перестанет быть счастьем, надеюсь, вы это понимаете? Нет, господин Бурбакис, я вынужден…
– Шекет, - удивился Бурбакис, - вы действительно не хотите счастья? Не говорю о других - хотя бы для себя?
– Это взятка?
– осведомился я.
– Ни в коем случае, - пошел на попятную Бурбакис.
– Мне бы и в голову не
пришло…
– Вам многое в голову не приходит, - сухо сказал я.
– Вы, изобретатели, ограниченный народ. Кроме идеи, пришедшей вам в голову, не видите ничего. О последствиях пусть думают другие. Я не только вас лично имею в виду. Думал ли о последствиях Маркони, изобретая радио? Или Даймлер, изобретая проницатель пространства?
– Это называется разделением труда, - попытался объяснить Бурбакис.
– Ну так я подумал вместо вас и решил не давать вам патента на планету счастья, - заявил я.
– Вы ретроград!
– воскликнул изобретатель.
– Я буду жаловаться!
– Желаю вам счастья в этом вашем начинании, - любезно сказал я и вернулся к составлению договора, предоставив Бурбакиса его судьбе.
Знаете ли вы, чем отличается безумный изобретатель от нормального? Уверен, что не знаете. Так я вам скажу: ничем они друг от друга не отличаются, потому что нормальных изобретателей не бывает вообще. Человек, придумывающий нечто, способное перевернуть технику и дать пинок прогрессу, безумен по определению. А человек, который, сидя в кресле и попивая кофе, конструирует новую втулку для станка с ментальным управлением, по-моему, не должен называться изобретателем. Собственно, о чем говорить? Обычные, так называемые поточные изобретения делаются в наше время машинами, способными придумать ту же втулку куда быстрее и, главное, качественнее, чем любой человек, пусть даже и обученный всем изобретательским методикам.