"Фантастика 2023-119". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Или, может быть, Асситалл видит иное? То, что Знак сработал как надо, и невидимые простым глазом, но различимые зрением приобщившегося на Аргуэрлайле к магии Снегирева серые стрелы некроэнергии устремляются к висящим на алтаре фотографиям, и каждая становится порталом, ведущим смертоносный поток к тому, кто на ней изображен.
И как медленно гаснет Знак, а с ним и чары, сковывающие Снегирева и его спутников, пришедших сюда, в осажденный Дом Советов, чтобы вытащить ценнейшего сотрудника «Прометея». И два пришедших с ним бойца «Вымпела» выхватывают синхронными движениями пистолеты-пулеметы
И вновь содрогается до фундамента мятежный Дом Советов от танкового залпа.
А Снегирев уже знает, что все это бесполезно, что все те, кто отдавал этой проклятой осенью проклятого девяносто третьего приказы, мертвы, что сейчас самое разумное начать переговоры, но никто еще ничего не знает, и переговоры некому вести, а скоро будет и не с кем.
И что чертов колдун таки умер непобежденным, и история мира сейчас повернулась на другую дорогу — только вот к тому же самому обрыву…
Снегирев пришел в себя, отвлекаясь от будущего, которое неведомо, но неизбежно, каким бы оно ни стало.
А ведь он так и не понял, что заставило мага из чужого мира влезть в их разборки, в которых и сами земляне не поняли, кто был прав или виноват…
После окончания совещания они вышли в парк, окружавший здание в/ч 10003.
Обычный парк за старым каменным забором на окраине Москвы, в котором стоит низкое одноэтажное длинное здание — по документам, подразделение КГБ СССР, занятое контролем работы «особых отделов» на местах.
Никому не известно, что там, внизу, есть еще три уровня, где в сейфах лежат артефакты чужого мира. А еще есть шесть сейфов, где лежат шесть толстых рукописных талмудов — история будущего этого мира…
Прямо скажем, нелестной для Земли и ее людей истории. В особенности для жителей страны, занимающей одну шестую часть суши.
Снегирев тяжело вздохнул и выматерился про себя.
На Аргуэрлайле он немало общался с теми, кого принято называть дикарями и варварами.
Но вот только никому из этих дикарей и варваров не пришло бы в голову учудить то, что натворят граждане его собственной державы совсем скоро.
Ибо, конечно, нравы на Аргуэрлайле были дикими и жестокими, да только вот никому из этих людей, думавших, что земля плоская, а небо — твердое, и происходящих, по их же легендам, от кобылы или волчицы, которую какой-то местный бог не то полюбил, не то изнасиловал, не то вообще сожрал, а потом воскресил и превратил в праматерь людей, не пришло бы в голову сотворить со своим отечеством подобное.
Случалось им, конечно, воевать не на жизнь, а насмерть и забивать ближнего дубиной или серпом за луговину, пастбище или поле. Но никогда не пришло бы им в голову убивать и жечь соседа за то, что у него не такая форма носа. Бывало — бунтовали, когда правитель вместо привычных семи начинал драть восемь шкур. Но чтобы взбунтовались сытые да зажравшиеся, которым не хватало модных штанов, или непонятной «свободы», или вообще неясно чего, вот такого не могло быть, потому что не могло быть никогда.
На войне могли вырезать поголовно врага, не щадя ни старого, ни малого, но
…Колонны автобусов, к которым из-за смрада нельзя было подойти на полсотни метров, потому что они были набиты телами убитых. Женщины, распиленные бензопилой, детишки, насаженные на колья ограды, намотанные на дорожные знаки и вывески кишки…
Перед глазами сами собой возникли кадры видеозаписи из той жизни — как развлекались с женщинами юные обитатели одной южной республики. Они ставили женщин на четвереньки и метали ножи как в мишень, стараясь попасть во влагалище. Все это снималось на видео и весело комментировалось. Не насиловали, не сжигали живьем, не убивали, вспомнив древние обиды, просто развлекались…
И вот эти люди, вполне возможно, сейчас совсем рядом с ним, идут в толпе по московским улицам и еще знать ничего не знают про себя будущих. И вот этих людей, и их тоже, ему придется защищать, потому что больше защитников у них нет. Самое печальное — защищать-то надо от них самих.
Люди… Соотечественники… А ведь их впору пожалеть. Живут себе, радуются… Ведь все хорошо — впереди прекрасное будущее, стоит еще немножко поразоблачать темное прошлое…
Они еще верят в то самое «Прекрасное далеко».
А никто из них не знает, что у них и у их детей ничего не будет. Ни-че-го! Если, конечно, не постарается «Прометей» — полсотни человек, знающих грядущее. Только вот стараться тоже надо с умом, ибо ценой их ошибки и альтернативой тому самому Ничего может стать Ничто. Не метафизическое, а самое реальное, затянутое мглой ядерной зимы и пахнущее сожженным камнем и металлом городов, обращенных в радиоактивный прах.
Стоп, он что, уговаривает себя? Но все уже сказано и обсуждено еще тогда, три года назад, когда Тихомиров изложил не кому-то, а покойному грозному генсеку свой план — план, как без резких движений и катастрофы избежать увиденного ими неприятного будущего, план, как уйти от судьбы по кривой… По параболе…
Но, может быть, они и в самом деле стараются зря? Может быть, история — это не совокупность людских ошибок, решений, желаний, а именно объективно заданный процесс, действующий автономно от чьих-то желаний и находящий себе исполнителей, которые могут даже и не понимать, что творят, и не догадываются, что подчиняются чужой надмирной воле?!
Не зря говорили римляне: «Покорных судьба ведет, непокорных — тащит». Хотя в их времена в судьбу нельзя было засветить 152-мм снарядом. Правда, для бога и такой калибр будет мелковат.
— Ты, вижу, не в духе, дружище… — сказал неслышно подошедший Васильченко без всякого выражения в голосе. Снегирев передернул плечами. — Ты что-то узнал? — спросил подполковник, пытливо глядя в глаза Снегиреву.
В том-то и дело, что узнал, но как это выразить в словах?
— Больше, чем хотел. Меньше, чем надеялся, — сообщил Снегирев, выдержав паузу, и вдруг спросил, ощущая непонятную вину перед старым другом: — Скажи, Петр Богданович, видишь ли ты сны?
Один взгляд в потемневшие глаза Снегирева заставил Васильченко порывисто выдохнуть.