"Фантастика 2024-2". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
– Я говорю правду, - попытавшись пожать плечами, ответил я. Получилось тихо и сипло, глотка пересохла и язык будто прилипал к небу. – Я не собираюсь лгать всем и себе только чтобы выиграть пару лишних месяцев жизни, пока меня не забьют надсмотрщики в Белгороде или Карловске. Смотря куда там меня продадут.
– В таком случае ты будешь казнен через повешение, как лжец и вор, - заключил судья, и снова ударил по колоколу. – Можешь высказать свое последнее желание.
Черт знает, кто выдумал этот дурацкий ритуал, но последнее желание разрешалось
Многие осужденные начинали умолять о пощаде, валялись на колени, что практически мгновенно пресекалось палачом. Но я не собирался доставлять своим мучителям такого удовольствия.
– Принесите кружку пива, - дрогнувшим голосом попросил я. – Грустно помереть трезвым.
Судья посмотрел мне в глаза и понимающе усмехнулся. Пока отправят слугу до харчевни за углом, пока объяснят трактирщику про последнюю волю осужденного, пока принесут кувшин, пройдет не меньше пяти минут. Видимо, слуга закона решил, что я пытаюсь таким образом продлить свою жизнь.
И почему люди так часто считают себя самыми умными? Считают, что их единственное предположение обязательно окажется верным? Может быть, у меня на уме совсем другое?
– Мы услышали твою волю, - он кивнул кому-то из прислужников.
Толпа зароптала. Они уже ждали, что вот-вот произойдет сокровенное, вот-вот осужденный лишится жизни. И то, что казнь отодвигалась, им совсем не понравилось.
Впрочем, делать им все равно было нечего, оставалось только ждать.
Я улыбнулся. Хоть в чем-то я сумел им насолить. Не так уж и плохо, верно?
Скоро слуга вернулся с большой глиняной кружкой и передал ее палачу. Естественно, что взять ее в руки не мог, и меня придется поить. Заплечных дел мастер поднес емкость к моим губам, только я не понимал, зачем он при этом разжал мне челюсти второй рукой, будто меня надо было поить насильно, а не я сам попросил пива.
Хмельной напиток оказался горьким и теплым, выдохшимся, почти без пены. Похоже, что скряга-трактирщик налил его с самого дна почти пустого бочонка. Ну да, смертнику ведь и такое сгодится.
И пока я пил, я думал о том, стоило ли оно все этого? Ведь, если бы я не согласился тогда отправиться в путь вместе со старым солдатом, то сейчас спокойно пил бы пиво в харчевне в Васильевском селе. Да и судьба старика наверняка сложилась бы гораздо лучше.
С другой стороны, не было бы тогда у меня своей верной дружины, я никогда не почувствовал бы упоения сечи и не услышал музыки боя, никогда не поучаствовал бы в конной сшибке… Никто никогда не назвал бы меня князем, а плачущие от благодарности селяне не падали бы на колени и не клялись в своей вечной верности, не называли бы заступником и спасителем...
Ну, моя жизнь хоть и оказалась
Тем не менее, я выхлебал поднесенную кружку до дна, хоть не меньше половины и вылилось по моему лицу, испачкав робу. Палач передал емкость слуге, понимающе кивнул мне, схватился за кожаный шнурок на шее и резким движением сорвал деревянный нательный крест. Аккуратно, будто извиняясь, сложил и сунул в единственный нагрудный карман на моем одеянии.
Какая разница, все равно хоронить меня собирались на холме за городом, рядом с другими осужденными преступникам. Да и христианство тут было не в чести. Хоть моих братьев по новой вере и не преследовали в открытую, но сильно недолюбливали.
Он обошел меня, и уже через секунду на мои плечи легка крепкая конопляная веревка. Здравствуй, подруга. Скольких ты уже лишила жизни? Вот пришел и мой черед.
Если веревка рвалась, то осужденного отпускали. Тоже проверка своего рода. Только вот случалось это один раз на тысячу, и дело было вовсе не во вмешательстве местного божка, а в обычной нерадивости палача, забывшего сменить перетершееся орудие казни.
Петля затянулась, плотно обхватив мою шею.
Интересно, примет ли мою душу Господь? Пустят ли меня привратники в рай? Или низвергнут в Геенну огненную, где я буду страдать до конца времен? Тем более, что умру я без исповеди и без покаяния… Но ведь не исповедоваться же мне жрецу местного лже-божка?
И тогда я решил, что по крайней мере, могу помолиться. Единственной молитве, которую меня научил Игнат. Самой простой, но при этом, по его словам, самой сильной. Если, конечно, ты молишься искренне.
Но кто может быть искреннее человека, который вот-вот умрет?
– Отче наш, сущий на небесах, - заговорил я.
Сапоги палача глухо бухали по доскам эшафота. Здесь рычагам и люкам предпочитали обычную систему из блоков. Палач крутил колесо, медленно подтягивая веревку вверх. Наверное, будет очень больно, когда веревка передавит мне горло. Жаль, что здесь не люк, как в Орле, там раз - и сломалась шея. Быстро и, наверное, почти безболезненно.
– Да святится имя Твое, - продолжал я. – Да приидет царствие Твое.
Меня потянуло вверх. Медленно, почти нежно. Касания веревки напоминали об объятиях матери, но мать умерла больше года назад, там в Васильевском селе. Ее задрал волкулак, а я ничего не смог сделать.
Думаю, сейчас, я бы справился с чудовищем один на один, но что толку об этом рассуждать? Нельзя вернуться назад во времени, чтобы все переиграть. Мир так не работает.
– Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
Конструкция скрипела под моим весом, но я все еще мог стоять, правда, лишь опершись носками. Хотелось вытянуть руки в стороны, чтобы проще было удерживать равновесие, но проволока больно впивалась в запястья. Хотя сейчас почему-то боль почти не ощущалась.