"Фантастика 2024-6". Компиляция. Книги 1-20

Мартыненко Всеволод Юрьевич

Я смирился бы, если б он хоть как-то поддерживал связь, но отец просто исчез: маячил на горизонте и не более того. У него имелся свой квест, только проходил он в реальности, а не в виртуальном мире. И ладно бы он сделал окончательный выбор — нет! Он не давал развода матери, он смел вмешиваться в мою жизнь! И при этом считал себя в полном праве делать это.

— Я знаю многих, которые скажут, будто действительно вправе, — заметил Денис.

— На основании того, что он оплачивал счета или устроил меня в хорошую школу… элитную по тем временам? — Ворон покачал головой. — Я знаю этих «многих, которые скажут». Они теоретики и немного завистники. Свои первые деньги я заработал в четырнадцать и с тех пор всю коммуналку оплачивал сам, — заметил

он и продолжил: — Подобное поведение характеризовало отца… как идиота. Я, вероятно, и альтруистов не терплю из-за него: они жертвуют во благо кого-то или чего-то, из штанов выпрыгивают от чувства самовозвеличивания, считают себя героями, мучениками, подвижниками и чуть ли не святыми, а в результате делают несчастными близких. Я-то пережил, мне и в детстве мало кто был нужен, а вот матери жилось плохо и трудно, несмотря на то, что на двух работах ей впахивать не приходилось, как иным одиночкам с ребенком на руках. То, что в материальном плане мы никогда не бедствовали, а сам я получал все самое лучшее и даже более того — роскошное по меркам Союза, — уже не имело значения. Я бросил институт и пошел проситься на первую же попавшуюся войну, тем более в то время с этим проблем не возникало, а гнали на бойню именно призывников — как пушечное мясо.

— И тебя не остановили?

— Отец пытался отговаривать, но ничего не добился. Признать меня негодным, выискав какую-нибудь хроническую болячку, не вышло: я был здоровее космонавтов. Попробовали засунуть в стройбат, напугать перспективой потери двух лет, вкалывая на генеральских стройках. Я не поддался, в результате уязвленным посчитал себя именно отец. Меня все же направили в десантуру… писарем при штабе: и войска элитные, и скукотища. Однако отец не взял в расчет моего характера, уже к вечеру я уезжал из своей части в кузове грузовика, направляющегося на Юг, в первую мою зону боевых действий.

— Я мог бы сказать — круто, но не тянет, — признался Денис. Он поднялся, убрал опустевшие коробки и как бы невзначай потянулся к бокалу. Ворон качнул головой, и руку Денису пришлось отдернуть.

— И правильно, не стоит. В девятнадцать я сам оказался тем еще недальновидным дурнем, пытающимся что-то кому-то доказать. Это я тебе сейчас говорю: «генерал контрразведки», а вообще-то не уверен, будто отец носил именно этот чин и именно там служил. И вся моя эскапада являлась своеобразным маршем протеста, не более. Она многому меня научила. Я и в юности занимался контактными видами спорта, опять же фехтование способствует развитию ловкости, хладнокровия и предвидения, но на войне пришлось выживать, а не красоваться перед девочками. Я выжил, в том числе и в плену.

Заканчивался первый год этого кошмара, у меня более-менее встали на место мозги, и практически удалось избавиться от шока. Я почти не общался со сверстниками, мои друзья считались элитой, дедами и везунчиками, которые ходили там, где убивали каждого второго, если не первого.

— Думаешь, неспроста?

— Не знаю. Мне хотелось бы верить, будто сам каким-то образом завоевал их дружбу. К тому же отец никогда не позволил бы мне рисковать головой, но… Он мог попросить какого-нибудь приятеля присмотреть за мной. Приятель приказал кому-то нижестоящему приглядеться к такому-то бойцу. Этот нижестоящий — подчиненному и так далее. Получился тот еще испорченный телефон. Смутно помню, на меня вроде бы косились неприязненно какое-то время. Потом пару раз дал кому-то в зубы, несколько раз прилетело мне, затем нас подняли по тревоге, и я даже кого-то спас. После этого у меня как-то внезапно сформировался свой круг общения.

Плен… помню еще хуже. Беготня, стрельба, взрывы… Если бы был с оружием, скорее всего просто убили бы, но, вероятно, меня слишком здорово приложило. Не говоря о том, что напали на нас внезапно, и из палаток мы повыскакивали в не слишком боевом обмундировании. Лично я — в одних штанах. Пусть форменных, но армейский камуфляж — и в Африке он же. Ну и прилетело хорошо так, качественно, поскольку,

очухиваясь, вместо «твою ж мать» я отчего-то ляпнул «мазе факер», причем на английском с британским акцентом.

Окончательно очнулся уже в подвале и… в общем, со мной сразу заговорили на английском, а я, не будь дурак, ответил. Так я удачно выдал себя за британского журналиста, благо, язык знал в совершенстве, а самые лихие голодные годы провел с матерью в Лондоне. Там имелся свой круг знакомых, в частности и высокопоставленных, и высокородных, которые подтвердили бы кому угодно все, что угодно. Затем спросили бы, конечно, но это уже не так страшно.

Если бы в плену находился кто-либо из моих сослуживцев, я не пошел бы на обман, но в подвале, да и во всем поселении горцев я оказался один, значит, имел полное право распоряжаться собой как вздумается. Принимать пафосные позы, бить себя кулаком в грудь, терпеть пытки и строить из себя великомученика показалось мне бесперспективным занятием, что бы ни утверждала по этому поводу советская, а затем и российская пропаганда.

Мой обман прошел на ура. Поначалу меня еще охраняли и запирали. Потом привыкли. В конце концов одной прекрасной лунной ночью я просто открыл дверь и ушел. К своим, от которых тоже пришлось удирать.

Именно в Британию я бежал вторично, удачно повторив тот же маневр с журналистом уже перед российскими военными. Тем, мягко говоря, не до меня было и точно не до английских наблюдателей. Моей судьбой тогда сильно обеспокоился один из заграничных знакомых, с которым я сумел связаться еще в плену. Представители королевства звонили и требовали по три раза на дню выдать им «своего гражданина». В результате я уехал. Это было много умнее, чем схватить какое-нибудь обвинение вроде пособничества террористам или измены родине и отправиться в тюрьму только по той причине, что у пленителей я не сидел в яме, пыткам и голоду не подвергался и даже спасся сам, а не в результате какой-нибудь спецоперации наших доблестных войск.

Отец снова говорил со мной тогда, благо, хоть не о любви к Отчизне и не о долге перед ней. Как бы я ни относился к Николаю Ветрову, дешевой агитации он не терпел ни в каком виде. Вероятно, где-то внутри него сидело то же бунтарство, что и во мне, а может, я лишь выдумываю: в конце концов, я ведь его фактически не знал.

Дело против меня прекратили, и любые упоминания о нем исчезли из баз данных, как, впрочем, и я сам. Я оказался обладателем белого билета, непригодным к военной службе по состоянию здоровья, никогда не подлежавшим призыву и тем более не воевавшим. Три года оказались вычеркнуты из жизни. Мне так и сказал следователь от военной прокуратуры: забудь.

Меня унизили, но не раздавили. У меня остались знания, умения и опыт, которыми точно не мог похвастаться никто из благополучных ровесников. В Британии я прожил недолго: как только заработал достаточно, чтобы достойно обустроиться на новом месте, уехал. Далеко. Часть этой «мыльной оперы» тебе прекрасно известна. — Ворон потянулся к бокалу, колыхнул янтарную жидкость, втянул носом тонкий, едва заметный аромат и поставил обратно. — Зря тревожишься, Дэн. Пить, а тем более напиваться в мои планы не входит.

— Да я не… — Денис махнул рукой. — А вот я как раз выпил бы. Мне же можно?

— Нельзя, — сурово заявил Ворон. — А то мне тоже захочется. Ладно, слушай, там уже не так много осталось рассказывать.

Неприятности свалились на меня как снег на голову спустя несколько вполне благополучных лет в Париже — после развода, когда снова вернулся в старушку Европу. С партнером по бизнесу произошел финансовый скандал, акции сильно упали в цене, а я оказался на грани банкротства. Признаюсь, так и не определился, кто виноват в этом крахе. Партнер не просто являлся надежным, мы приятельствовали с юности. Могли, конечно, приложить руку конкуренты или просто обстоятельства так сложились — звезды на небе встали. А мог и отец посчитать, будто я слишком хорошо устроился и надо бы дать толчок к возвращению в родные пенаты.