"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— Синяя слива влас… — недоуменно начал полубог и вдруг его осенило: — Символ власти!
— Точно! А ты откуда знаешь? — подозрительно нахмурился рыжий воин. — Мысли мои в мозгу читаешь, что ли?
— Случайно догадался, — догадываясь также, какую реакцию вызовет рвущееся на язык «в твоем мозгу слова длиннее трех букв не помещаются», скромно ответил полубог. — И… о чем мы до этого говорили?
— О феях? — неуверенно предположил Олаф.
— О… каких феях? — так же неуверенно
— Или… о шершнях?
— Д-да?
— А, об уме! — всплыло еще одно слово из моря дифирамбов, напетых Гаурдаком.
— Да, об уме! — с обрадованным вздохом подхватил полубог. — Ибо всем известно, что отряги — самый умный, самый сообразительный, самый рассудительный, самый находчивый народ на Белом Свете, и то, что его теперь учат уму-разуму какие-то…
— А что касается ума, кстати, то в одной царевне Серафиме Лесогорской его больше, чем во всем нашем Тинге, — не слишком вежливо прервал словоизлияния полубога Олаф.
— Лесогорской? Всё понятно. Это значит, что у нее были отряжские предки, — отмахнулся тот. — И вообще — всё Лесогорье — историческая территория Орягии!
— И Иван Лукоморский тоже не дурак, — проигнорировав до поры до времени географическое открытие Гаурдака, продолжил конунг. — Он даже читать умеет.
— Складывать буквы в слова может даже дрессированная обезьяна! — презрительно фыркнул баритон.
— Я не могу, — сухо сообщил отряг, и на Гаурдака пахнуло холодом всех отряжских ледников вместе взятых.
— А-а-а… э-э-э… Я хотел сказать… что умение читать не есть признак ума. Скорее, наоборот, — торопливо принялся выкручиваться полубог. — Чтение — костыли для разума. Что не испорченный образованием ум может выдумать сам, то слабые, нетренированные мозги берут из книжек, как беззубый старик — протертый суп из рук сиделки. Настоящие воины едят мясо!
— Мяса сейчас хорошо бы, — как-то странно усмехнувшись, согласился Олаф и снова замолчал.
Гаурдак почувствовал себя тщедушным очкариком, идущим с книжками подмышкой сразиться с вооруженным до зубов воином.
«Надмирность и спокойствие…»
— Кажется, мы немного отклонились от темы нашей приятной беседы, — усердно излучая заботу и дружелюбие в мегаваттном диапазоне, проговорил полубог.
— Да? — равнодушно проронил конунг, словно ему сообщили о том, что в этом году крокусы будут неплохо цвести.
— Да. Я спросил тебя, не задавался ли ты когда-нибудь вопросом, отчего такой уникаль… — Гаурдак вовремя представил, по какой заросшей дикой семантикой тропинке может сейчас уйти их приятная беседа, спохватился и исправился: — отчего такой удивительный народ, как отряги, до сих пор вынуждены прозябать в бесславии, когда каждый из вас словно богами создан для того, чтобы править своими неполноценными соседями?
— Сам ты — прозябаешь, — любезностью на любезность ответил Олаф и, припомнив вторую часть предложения, нахмурился и спросил: — И отчего это они неполноценные?
— Оттого, что не отряги, конечно, — снисходительно усмехнулся баритон. — Признайся, разве ты сам никогда не думал о такой несправедливости? Почему твои соотечественники должны надрываться на тощих полях как последние рабы, чтобы получить кусок хлеба, когда какие-то шантоньцы,
— На какое такое место? — недоуменно нахмурился конунг.
— На какое место? Какое место?.. Какое место?! Но разве ты не знаешь? — пораженно выдохнул Гаурдак и застонал, словно от невыносимой душевной боли. — Нет, он не знает… и он не знает!.. Проклятые южане… ничего святого… мерзкие делишки, предательские мыслишки… гадостно-то всё как… противно… низко… подло… Лишить целый народ истории, памяти, славы предков!
— Погоди, о чем ты сейчас говоришь? — встревожился отряг.
— О том, что те, кого ты так защищаешь и жалеешь, кого называешь своими друзьями, лишили твой же народ прошлого! Великого прошлого!
— Нормальное у нас прошлое, и всё на месте, никуда не лишилось, — настороженно возразил Олаф.
— Вот именно — нормальное, — горько усмехнулся баритон. — А должно быть — потрясающее! Легендарное! Головокружительное! Но кто из вас это сейчас помнит… Даже старики… Даже боги… А я — да. Я помню. Сотни лет слава отрягов как доблестного, мудрого, справедливого народа, нации исследователей, ученых, поэтов и воинов гремела по Белому Свету. Ингольф Летописец! Леннар Морепроходец! Рагнар Сладкоголосый! Ульрик Зодчий! Сигурт Мечтатель! Эти имена представляли тогда науку и культуру Белого Света! Гиганты мысли! Таланты! Окрыленные богами гении! А известно ли тебе, известно ли кому-нибудь из ныне живущих, что границы Отряжской империи простирались от берегов Вамаяси до гор Эйтна, от лесогорских лугов до песков Сулеймании? И что правление отряжских конунгов было образцом законности и гуманизма… только не спрашивай, что это такое… потом объясню… Золотая… нет, аль-юминиевая эра белосветской истории! Сказка, скрещенная с былью!.. И все шло самым чудесным образом, пока из зависти презренные южане не объединились коварно и не напали на колыбель твоих предков. Доблестные воители Отрягии сражались как львы… нет, как прайды львов каждый!.. Но и лев не может устоять, если на него навалится стая гиен…
Олаф скрипнул зубами, дрогнул, словно потянувшись за топором — и Гаурдак сочувственно вздохнул, но теперь его голос не просто рассказывал. Почувствовав слабину, он, словно репей, что просовывает маленький корешок в незаметную щель в каменной глыбе, чтобы потом разорвать ее, плел свое заклинание. Поверь хоть единому слову — и ты пропал. Яд его измышлений, приправленный и усиленный скрытыми желаниями и страхами жертвы, проникает в душу все глубже и прочнее, и уже невозможно ни стряхнуть его, ни отогнать. И сейчас лукавый репей проник корнями в самое сердце камня, и оставалось приложить лишь крошечное усилие, чтобы неприступный еще недавно монолит рассыпался, как комок сухой земли: