"Фантастика 2025-118". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
Оно здесь яркое, злое несмотря на темень, режет глаза. Захотелось зажмурится, но кувырок — и снова ничего. Между тем его заинтересовали собственные руки, они вдруг стали подниматься сами собой. Из них ушла тяжесть, теперь они ничего не весили, и он понял, что сам стал пушинкой. Какое чудо — он приподнялся целиком, только ремни мешали ему взлететь. Мимо проплыло крохотное граненое железное колечко. Он сопроводил его изумленным взглядом.
Странно округлая и невероятно красивая Земля вновь пришла в оконце. Он видел ее как будто уже снизу, будто висел вниз головой над ней или под ней — решительно не понять.
Планета стала уходить из оконца. Корабль снова завибрировал, а затем начал кружиться. Планета дважды мелькнула в обеих оконцах суматошно. Мрак расступился. В оба оконца заглянуло Солнце и не уходило, стало жечь глаза.
— Уйди! — сказал он, пытаясь закрыть глаза рукой. — Уйди, проклятое!
Но Солнце не уходило. Правое окошко треснуло, затем переднее. Солнце росло, нагло забиралось к нему через оба оконца, заполняло собой коморку, становилось ярче, насыщенней, плотнее, вещественнее, пылало, и уже нельзя было даже мельком взглянуть на него. Все стало болью и ярким светом. Тяжелый страшный звук заскрежетал в голове — будто что-то перемалывало металл.
Он закричал. Глаза его были закрыты, но нестерпимый свет все равно проникал в него и жег изнутри и не было спасения от него и не будет. Свет есть ад твой и не скроешься от него никогда ты отныне, ибо ты теперь часть его.
Молодой сын торговца Фома Агеевич Петров был хорош собою и выглядел настоящим стрелецким командиром — чернобород, статен, лих и любил пустить пыль в глаза, то есть нимало не беден, хотя толком никто не знал, чем он зарабатывал на жизнь. Нравился он молодым девицам, вдовам, супружницам служилых и даже попадьям.
Сейчас лихо скакал он по полуразбойной торговой Гусейновской слободе, как положено приграничному поселению, собравшему в себе представителей самого разного сброда и самых разных национальностей.
Фому здесь многие знали и уважали, крестьянки задерживали взгляды на статном красавце — не совсем новая, но все же роскошная шуба-чернобурка не могла скрыть его широких плеч и доброй стати. Сияли красные кожаные сапожки, переливались глянцем шелковые штаны и бока породистой гнедой лошади.
Проскакав через всю слободу, он остановился у захудалого кабацкого двора, где собирался обычно самый отборный сброд — от пьяных ямских конюхов, до разбойников, называвших себя «казаками Ургинского гарнизона».
Бросив поводья кабацкому мужику, Фома легко соскочил с лошади и вошел в избу.
День был ранний и
Фома подошел к нему, сел на лавку напротив, покосился направо — в конце узкого стола сидел еще один субъект самого отъявленного вида, и Фома нисколько не сомневался, что он имел к купцу отношение.
— На запад, брат, путь ныне наш. — Бросил Фома оживленным шепотом.
На Фому воззрились небесно-синие глаза.
— Когда?
— Завтре и до исхода седмицы будет мой человек в таможенной избе. Испросишь подьячего Левонтия Долженкова. — Фома снова поглядел на разбойника на другом конце стола, тот смотрел перед собой — будто не при делах. Внезапно по лицу его прошла судорога.
— Надежный человек?
— Надежнее, брат, не бывает. — Фома обратно поворотил лицо к собеседнику. — Бачка мой с ним издавна заводы [дела] водит. Справит он тебе проезжую грамоту, яко на хлеб, пошлину уплатишь померно самую малую, токмо товар под опоной хорошенько упрячь.
Купец достал мешочек и положил на стол. Фома тотчас схватил его, открыл, увидел блеснувшие талеры, перебрал пальцами — ровно десяток, удовлетворенно сунул под шубу.
— Крестцы не пропусти, Филипп, да срок блюди. Елико вас буде?
— Четверо.
— На волоченках?
— Пара саней.
— Годе. — Фома поднялся. — Легкого пути тебе, брат, чаю свидимся аще.
— Не поминай лихом. — Купец тоже встал и оба они обнялись на прощание.
Сидевший на высокой сосне низкорослый казачишка Овцелов бережно сложил подзорную трубу, убрал в карман и подув на ладони, свистнул.
Люди под сосной задрали головы.
— Едут! — крикнул он им.
Люди тотчас забегали.
— Едут! Едут! — вторили голоса внизу, отдаляясь вглубь леса.
Вмиг под сосной стало пустынно — все разбежались по кустам, только один высокий человек вскочил на лошадь и помчал на подъем по дороге. Скакал недолго, через минуту остановился у придорожной избушки с десятком толпившихся стрельцов. Дорогу перекрывали рогатины.
Всадник свистнул, спешиваясь. Стрельцы бросились в кусты, кроме двоих.
— Хозяин в избе? — грозно спросил у одного из оставшихся стрельцов спешившийся.
Тот помотал головой, и указал на лес.
— Будь начеку — едут. — Бросил человек и быстрым шагом обошел избушку, сразу увидел костер среди деревьев, перед которым маячили люди. Один человек сидел у костра на выструганном в форме стула пне, укутавшись в дорогую шубу, глядя как казак натирает ему сапоги салом.
Подле него ходил и активно жестикулировал Перпетуй Рогаткин. Завидев идущего — кивнул издали: они?
— Они.
— Все готовы?
— Все на местах.
— Смотри у меня!
— На сей раз не уйдет дьявол!
Рогаткин обернулся к статному человеку в чернобурой шубе.
— Гляди-ка, Фома, удалась твоя затея. Яко токмо эту тварь сымаем, озолочу, слово даю! — Рогаткин выхватил саблю, отчего Фома вздрогнул и часто заморгал, но коротышка подвинул его в сторону, поглядел на сидевшего на пне перед костром, — брат, идешь?
Рыжебородый Голохватов отпихнул ногой казака, натиравшего ему сапог, неохотно встал и пошел следом за Рогаткиным.