"Фантастика 2025-22". Компиляция. Книги 1-23
Шрифт:
Когда отец беседовал с сыном наедине, Арата почтительно кивал и со всем соглашался, но только вышел за порог, как слезы хлынули ручьем. Ему было страшно, он привык жить тихо и неприметно, днями напролет читая и занимаясь живописью в своих покоях. На нем не лежала тяжесть наследования – в семье хватало старших детей, – да и характер ему достался от матери. Эти нежные руки никогда не держали оружия, лишь кисти и веера, он рос почти в тех же условиях, что и сестры, только мог не опасаться быть выданным замуж за незнакомца. И вот… Все рухнуло в одночасье.
Первый одаренный в роду Сасаки, гордость семьи, радость
Если бы не Куматани Кента, Арата бы не выдержал. Изо дня в день терпя насмешки соучеников, тычки и оскорбления, он пытался стать еще незаметнее, истончиться, обернуться бледной тенью, сквозь которую пройдут – и ничего не почувствуют, даже легкого раздражения. Он продолжал улыбаться и прятать взгляд, послушно исполнял поручения, даже самые глупые и унизительные, лишь бы его не трогали. Готов был терпеть побои – какой еще у него, такого слабого и жалкого, оставался выбор?
Это случилось на втором месяце пребывания в воспитанниках Дзисин. Он закончил переписывать записи для одного из младших учеников, чья каллиграфия походила на каракули безграмотного крестьянина, и возвращался в свой павильон, где жил с тремя другими воспитанниками. Эти трое были полны энтузиазма, каждый вдобавок выше Араты на полголовы и больше, и дружбы с ним они заводить не хотели. Так и проводил он свободное время, вроде бы в компании, а вроде один.
На полпути кто-то позвал его из тени деревьев, растущих вдоль вымощенной камнем дорожки. Арата просто не смел ослушаться, ведь если это кто-то из старших, завтра он получит от них очередной нагоняй. Он свернул с освещенной дорожки и углубился в заросли. Время было уже позднее, вот-вот выйдут дежурные, чтобы следить за покоем и порядком на жилой площадке горы Тэнсэй. Ему бы поскорее оказаться в ученическом павильоне, но он уже узнал голос – это был друг того, для кого он сегодня переписывал целую кипу бумаг.
– Чего так долго, мелкий? – прорычал сэмпай и нетерпеливо поманил ладонью. – Слышал я, ты любые приказы исполняешь?
Арата испугался. От сэмпая пахло вином, которого в Дзисин быть не могло, а значит, этот ученик спускался с горы в идзакаю, чего, разумеется, делать не позволялось, но все делали. Он вдруг ринулся вперед, схватил Арату за воротник и дернул на себя и вверх, почти отрывая от земли. Перекошенное злостью лицо стало так близко, что Арата поморщился от винных паров, вырывающихся из его рта.
– Завтра сбежишь в город и передашь хозяину бани, что денег не будет. Его девка меня обманула, значит, я им ничего не должен. Понял? Понял?!
Он встряхнул Арату,
– П… п… понял…
– Чего ты блеешь, как овца? Фу, какая же мерзость.
Он отпихнул Арату от себя и отряхнул руки, будто коснулся слизняка.
– Если узнаю, что струсил, пощады не жди.
Он ушел раньше, чем Арата рискнул тронуться с места. От презрения к самому себе дрожали губы, и он вонзал ногти в ладони, чтобы не заплакать. Это не дом, тут нельзя.
Снова зашуршали ветки. Арата испуганно застыл, как кролик, в ожидании возвращения своего мучителя, но из зарослей вышел другой, смутно знакомый воспитанник, пришедший в Дзисин почти одновременно с Сасаки, но им ни разу толком не довелось поговорить. Все, что Арата знал, – этот юноша не из родовитой семьи и его обзывают деревенщиной. Но лицо у него приятное, он всегда улыбался, даже если слышал обидные шепотки за спиной, и никогда не был один.
– Что ты здесь делаешь? – спросил этот юноша. – Сасаки же, да? Ты заблудился?
– Н… н… – начал Арата и так и не смог ничего произнести. Стыд залил щеки кипятком.
– Немудрено, – кивнул юноша и протянул руку. – Здесь столько дорожек, что в темноте любой собьется с пути. Идем, я провожу.
Арата тогда не коснулся его руки, не сумел убедить себя довериться, чтобы не получить новый обидный тычок («нытик», «слабак», «посмешище», «девица»…), и все же идя за ним след в след, стыдливо опустив голову, хотел верить этому человеку. Куматани Кенте. Люди, которые так светло улыбаются, не могут обманывать. Не должны – иначе жить станет совсем невыносимо.
На следующий день он и правда решил нарушить правила, наверное, впервые в жизни, и, дождавшись темноты, собирался спуститься по каменной лестнице к воротам школы. Он своими глазами видел – все так делали. А он почему-то едва передвигал ноги, до того они тряслись. Дежурные еще не вышли на обход, но осенний вечер укрывал гору тяжелым полотном. Где-то уже зажгли фонари, а где-то еще только собирались, густые тени скапливались под деревьями, залегали вдоль дорожек, кидая на них кляксы-руки. Арата двигался медленно, будто под водой, и его решительность таяла вместе с уходящим днем. Он ругал себя почем свет стоит, корил за слабость и все равно шел, потому что у людей вроде него нет выбора, кроме как, вымучивая улыбку, соглашаться со всем, что скажут.
Дар к оммёдо для них – не благо, а еще один повод разочароваться в себе.
Когда он начал бесконечно долгий спуск по лестнице, его окликнули сзади.
– Сасаки-кун!
Голова невольно вжалась в плечи, и Арата застыл, сам себе напоминая испуганную мышку, застигнутую на месте дворовым котом.
– Сасаки-кун! – наверху показался Куматани и помахал рукой. – Сасаки-кун, подожди-ка.
Он спустился к нему, благо далеко от жилой площадки Арата не ушел. На Куматани была такая же невзрачная темная одежда воспитанников, не допущенных пока до положения младших учеников, но в ней он не выглядел жалко, в отличие от Араты, только тут понявшего, насколько привык жить в роскоши и ни о чем не заботиться. Повернувшись к Куматани, он запрокинул голову, отчего-то надеясь, что увиденное не вызовет в том отвращения.