Фантастика. Журнал "Парус" [компиляция]
Шрифт:
Дальше пока камень. Пульсирующие отблески молний на матовой, искристой поверхности заставляют меня почувствовать его святое нетерпение. Нетерпение больного, силящегося поскорее встать на ноги. Нетерпение весенней почки. Нетерпение куколки мотылька.
Что ж, я помогу.
Взмах…
Сбрасывают с себя ледяные покрывала небытия смелые плечи, смелые руки и застенчивая маленькая грудь, соски которой не научились твердеть под чужой рукой.
И освобождаются от плена живот, спина и крупные ягодицы.
Любопытный всполох ветра ткнулся мокрым носом в раму и распахнул ее настежь. Створки с размаху ударили о границы проема, и звякнули голубым стеклянные колокольчики.
А ты, моя маленькая Галатея, стоишь передо мной, решительная и величественная
— Кхе… — раздается от окна.
Это еще кто? Не хочу никого. Не хочу отрывать от тебя взгляд.
— Пардон-с…
Я поворачиваю голову. На подоконнике — темное бесформенное пятно.
— Позвольте, — произносит оно, нерешительно деформируясь, и образовавшейся откуда-то рукой указывает на люстру. Люстра послушно загорается неестественно тусклым неровным светом. А выключатель-то возле двери — метра три от окна.
В слепом свете я разглядываю нежданного гостя. Мужчина. Не старый. Но и молодым назвать язык не повернется; наряд не располагает: бежевые панталоны, темно-синий фрак, в правой руке — трость, в левой — белые лайковые перчатки. Цилиндр. Уши. Между ними — толстый, почти без переносицы нос. Большие, тусклые глаза и широкие плоские лиловые губы. Все остальное гладко выбрито. Роста среднего.
Незнакомец стоит на подоконнике и странно улыбается, глядя в упор мимо меня. С полминуты тянется неловкое молчание. Но вот он разжимает сухую, узловатую кисть правой руки, как бы нечаянно роняя трость. Затем, театрально встрепенувшись, растопыривает руки и спрыгивает за ней. Наклонившись, роняет цилиндр и обнажает бугристую лысину. Долго и суетливо копошится и наконец первым нарушает затянувшуюся паузу:
— Да, сударь, погода нынче, однако… Извольте видеть. — Он доверительно приблизился почти вплотную ко мне, так, чтобы я разглядел бородавчатые капельки воды на землистом лице. — На какую-то секундочку приоткрыл иллюминатор — и пожалуйста. Не положено, конечно-с…
— Что не положено? — тупо спросил я.
— Иллюминатор открывать.
— Какой иллюминатор?
— Вот, пожалуйте взглянуть, — он цепко ухватил меня за запястье и потащил к окну. Там на уровне второго этажа висел отливающий серебристо-матовой ртутью металлический диск. Диаметром примерно с двухвагонный трамвай, а высотой чуть больше человеческого роста. Он висел и еле-еле вращался вокруг собственной оси. Нас разделяло метров пять или шесть. Но видел я его достаточно четко — и закругляющуюся серую поверхность, и овальные, величиной с оконную форточку, светящиеся желтым отверстия, и даже заклепки вокруг этих отверстий.
— Э-э-э… М-м-м… Эт-то ваше? — ляпнул я. Кретин безмозглый. Это же Контакт!
— Как-с?.. А… Ну, в какой-то степени — да, — видя мое ошеломление, пришелец явно осмелел. — Собственно, значительной роли это не играет. У нас имеется ряд тем, которые, как мне кажется, более уместны в данной ситуации.
Издевается по-своему. Будто я каждый день бываю «в данной ситуации». Но я решил поддержать его подчеркнуто вежливый тон. Я судорожно копался в голове, надеясь в куче разнородного пестрого хлама отыскать подходящий оборот. И наконец выдохнул:
— Не смею спорить. — И, чуть помедлив, добавил — Отнюдь.
Я взмок. А, плевать. Буду говорить по-человечески.
— А вы откуда?
— Весьма уместный вопрос, — как мне показалось, с оттенком иронии ответствовал (именно — ответствовал) пришелец. — Но не думаю, что вам что-то могут дать названия планеты, звезды, созвездия, туманности, наконец, откуда я прибыл. Вы ведь, кажется, не астроном?
— Да. В смысле — нет.
— С нетерпением жду вопроса о цели нашего прибытия и о причинах, побудивших нас вступить в контакт именно с вами, — незнакомец выдержал эффектную паузу. — И, не дождавшись, отвечаю. Сначала, мне
Я просто подпрыгнул:
— Вот в чем дело! А я смотрю, как-то вы смешно одеты. У нас сейчас конец двадцатого.
— Быть того не может! — встрепенулся пришелец. — Вы, наверное, просто сами не знаете, в каком веке живете. Впрочем, нет, это абсурд.
Он подозрительно оглядел меня с головы до ног. Мне стало неуютно в своих старых потертых джинсах.
— Неужели ошибка? — заговорил он сам с собой. — Но ведь это значит полный провал Эксперимента. Какой, вы говорите, век?
— Конец двадцатого.
— Боже, боже! — пришелец, бормоча, заметался по комнате. — Я провалил Эксперимент. Я неблагонадежен. А это — Полная Замена Личности!..
Тут он, как вкопанный, остановился посередине комнаты и очень нехорошо посмотрел на меня:
— То-то я гляжу, странно у вас. Подозрительно-с… Свет вот… Говорю… Не от бога это все! Да и вот, право, штаны-то латаные-перелатанные, комнатушка — не ахти, да-да, а какие вольности себе позволяете! — И его липкий, холодный палец уткнулся в молочно-белую поверхность изваяния, оставив жирное пятно на левой груди.
Ах ты, сукин сын!
Я молча сгреб его в охапку и поволок к окну.
— Пардон! — заверещал он. — Не хотел обидеть ваших чувств…
— Давай вали отсюда!
— Но контакт… прогресс!..
— Я те законтачу! Искры посыплются. Ну!
— Я сам, позвольте, я сам, — повизгивал пришелец, суетливо карабкаясь на подоконник. Фалды его фрака разметались, выставляя на свет божий готовые лопнуть от натяжения панталоны. И так он был жалок, что я не удержался и помог ему. Пинком. Неожиданно он оказался легким и упругим, как гуттаперчевый мячик.
— Адью! — крикнул я ему вдогонку. К тому времени он уже докувыркался до четвертого этажа, завис на миг, а затем стал по-мультипликационному плавно снижаться, растопырив скрюченные руки и ноги. Вот он поравнялся с «тарелкой» и вдруг стал худеть на глазах. Нет, плющиться, будто воздух выпустили. Вот он, уже плоский, как собственная фотография, принялся медленно, начиная с ног, втягиваться в узкую щель под иллюминатором, которую я раньше и не заметил. Пришелец загнулся, как лист бумаги, обращенный ко мне блином старушечьего лица, и, недобро прищурившись, шевеля губами, погрозил плоским, как гвоздь из-под трамвая, пальцем. Морозные проволочки протянулись по моей спине. Наконец он исчез окончательно, оставив в ночной тишине звук, похожий на поцелуй.