Фантазии Старой Москвы
Шрифт:
Картину наблюдал одинокий бородатый человечек, стоящий у Соловецкого камня и облепленный снежной мантией. Изначально Юрку передернуло - "Дух! Дед не врет, они существуют!" - но фигура чихнула, что развеяло мрачное сомнение.
– Что, - спросил незнакомец противным картавым голоском, - и вы поняли, что у нас за жизнь?
– Обычная, - ответил старец, отирая снег с лица, - но политика здесь не при чем.
– Какая тут политика. Система.
– Она есть даже в безумии.
– Рассудил Феодосий.
– Нет.
– Парировал Бородач.
– Безумие неструктурировано. Здесь именно что система, в которой вы -
И они пошли, не задавая лишних вопросов. Пусть даже там, впереди ожидает ад, но там может быть не холодно и сухо. В пути незнакомец со старцем о чем-то непонятно трындели, да Юрка и не пытался вникнуть, ибо его начала одолевать дрожь. Поводырь жался к старцу, тем паче Феодосия нельзя отпускать, он же как ребенок - беспомощный. Переулки, дворы, все мрачное, пустое... что это за город такой неуютный, в котором по ночам кончается жизнь... Наконец вошли бездну подъезда, поднялись на третий этаж. Юрка понял: в эту ночь они с дедом не пропадут!
При свете и без шапки незнакомец выглядел как натуральный местечковый еврей: вороненая борода, выпученные, исполненные невыразимою скорбью глазенки, блестящий череп, обрамленный клоунским венком волос.
– Георгий Перельсон.
– Представился добродетель.
– Бывший математик.
– Шо там за базар, Жорик?
– Раздался скрипучий голос из-за облезлой двери.
– Переночуют, ма.
– Громко ответсвовал «бывший». И чуть тише: - Мама больная, с ней надо деликатнее.
– От ить вяжешься со всякими. Гони их к чорту!
– Так мы пойдем все же...
– Тактично произнес Феодосий.
– Больных не надо слушать, у них психика. Переночуете, да...
Действительно, голос из-за двери больше не раздавался. Обувшись в тапочки, старик и мальчик по возможности тихонько вошли в зал. Он был весь в книгах - они грудились не только на полках, но и на полу.
– Да...
– Продолжил философствовать еврей.
– Бывших гэбистов не бывает. А математики вот - встречаются. Да что же это я, Господи!
– Человек хлопнул ладонью по лысине.
– Чаю и спать.
Прихлебывая на кухне горячий напиток, Юрка осмелился спросить:
– А зачем вы нас к себе взяли? Мы ж непонятно кто.
– Про вас-то мне как раз все ясно. Вы странники. Именно про вашего брата говорят: гость в дом - Бог в дом. А вот про себя я не понимаю ничего. Восемь лет прожив в Америке, вернуться в эту...
– Пошто было возвращаться.
– Мальчик спросил механически, уже полусонно.
– Пригласили. В университет, лучший в мире. Красный диплом, кипят идеи продвинуть науку, тщеславие и все в этом роде. Думал, там демократия и либерализм. Оказалось, прохиндеи. Я разгадал одну научную загадку, над которой бились несколько поколений математиков, но авторство присвоил другой, авторитет... чтоб его. Опубликовал он открытие под своим именем - и гудбай. Да тут еще мама больная. Опять же, Старая Москва какая-никакая, а Родина. Ну, да, во временах, в которых довелось родиться, живут и умирают. Да, жизнь не удалась, но...
Григорий увидел, что мальчик уже сладко сопит, и разумно прервал свой спич. Юрке снилось, что он сбежал от старика, затесался в какую-то щель и вдруг очутился в недрах Дворца Детских Радостей. Кругом игрушки, игрушки, игрушки...
– Внук?
– Спросил Перельсон.
– Напарник, ответил старец, поглаживая мальчика по непослушным патлам.
– У нас свое дело: погорельцы Бога ради.
– Понимаю. Нелегкий хлеб.
– Интересно все же. Разные люди, характеры.
– М-м-мда. А я вот родился социопатом. Псих-одиночка.
– Математику-то совсем бросил?
– Почти да. Только в качестве прикладного заработка использую: репетиторствую.
– А может оно и к лучшему.
– Что - оно...
– Вот Юрка. Выучится например математике, станет в формулах ковыряться - мозга за мозгу и...
– Феодосий осекся. Будучи великим психологом, старец невольно оскорбил хорошего человека.
– Да... может быть.
– Григорий всем видом дал знать, что не обиделся.
– Кому-то трафит, кому-то не очень. Колесо сансары. Но от математики редко с ума-то сходят, ведь она суть есть язык Вселенной, при помощи которого мы учимся слышать музыку небесных сфер.
– Да я тоже без семьи, да и родных детей нет. – Старик, казалось бы, сменил тему, но на самом деле сказал о сути.
– А ты еще нестарый, найдешь какую-нибудь, настругаете. И все потекет обычным чередом. И почему не на Святой Земле?
– Да нет уж там ничего святого - сплошной живоносный огонь. Там те же люди, что и в Большом Яблоке: прощелыги.
– Ну-у-у, сынок, так тебе везде будет горчица. Ты вот, что: бросай всю эту меланхолию. Начинай наконец жить. Ежели глаза твои видят, хер стоит - радуйся, это ж дар Божий. И вообще утро ночи мудренее. Вот глянь на пацана: его устами сглаголит истина.
Первое, что произнес Юрка, проснувшись и потянувшись на промятом диване, было:
– Деда, поехали домой - а?
СКАЗ ПРО ТО, КАК БОЯРИН ИМПЕРАТОРА ПРИЮТИЛ
Идите, смотрите на сей мир,
подобный пестрой царской колеснице!
Там, где барахтаются глупцы,
у мудрого нет привязанности.
Дхаммапада
Всякий диктатор, чем более пропитывается ближе к старости сентиментальностью (характерно, что все диктаторы до старости доживают, а герои почти что - нет), тем острее ощущает чувство жизненной ущербности, нехватки чего-то такого, отчего существованье могло бы приобрести подлинный смысл. А еще все диктаторы – мелкие, в смысле физическом. Тогда почему же люди ставят на этих существ, почитают и превозносят невеликих закомплексованных тварей? О-о-о, сие есть величайшая тайна, но я сейчас приоткрою эту завесу.
Если у нас в Старой Москве есть Китай-город, почему бы не быть и еще чему-нибудь такому... поднебесному? Я намекаю не на сонмы туристов из братской республики (столь нагло поработавшей Тибет, а в будущем, возможно и Сибирь...), не на труппы (не путать с трупами!) шаолиньских монахов, таскающихся по миру в поисках пропитания, и не на хозяев подпольных цехов, производящих все известные мировые бренды, и уж тем более не на держателей спа-секс-салонов и сомнительных заведений общественного пищеприема. Я о чем-то более возвышенном, словами трудноописуемом.