Фараон Эхнатон
Шрифт:
Их тщеславие явно изжаждалось. Однако сами они оказались слабее своей судьбы. И еще слабее — обстоятельств.
Любовь, любовь, любовь…
Тихотеп не мог без нее. И Сорру чего-то недоставало, если не видела Тихотепа хотя бы издали. Одного или обедающим в лавке Усерхета в кругу друзей-ваятелей. Он подумывал о том, чтобы сделать ее госпожой в своем доме. По-видимому, Усерхет потребует выкупа. И немалого… Верно сказано, что нет жены более скромной и послушной, чем арамеянка. Шутники рассказывают, что ежели хочешь
Друзья советовали Тихотепу решаться поскорее. Они предлагали свои услуги для переговоров с лавочником. «Сорру прошла сквозь огонь и воду — не будет лучшей жены». В этот вечер она явилась к нему одетая в лучший наряд: платье тончайшего вавилонского шелка, новый парик каштанового цвета, вокруг шеи — бусы из Джахи и дорогие браслеты из «небесного железа». Она была прохладна, как чистая вода в лучшем из оазисов. Приникни к ней, испей хотя бы малую толику — и ты поймешь, какое это чудо!
Он смерил ее с головы до ног, словно видел ее впервые. Эдfк восхищенно. И вдруг ощутил глубокое уважение к богу, который создал вместе с этим миром и все сущее, и несравненную Сорру. Почему она день ото дня становится все краше, прозрачней, невесомей, выше, тоньше, нежнее, ровнее, горячее, притягательнее? Какая такая сила бушует в ней, превращая ее из создания греховного, земного в существо, спустившееся с неба?
Тихотеп был наслышан о старухах, которые чарами своими способны сотворить несказанное чудо. Они превращают мужчин в ослов, красавиц в дурнушек, уродливых — в неписаных красавиц, здоровых — в больных и прокаженных — в цветущих людей. Сорру не нуждается в услугах подобных старух. Это несомненно! И все-таки невероятно: она цветет, все цветет, поражая красой.
Он казался удивленным, подавленным, растерянным в одно и то же время. Ей вдруг почудилось, что он не признает ее. Или позабыл ее. Это случается с теми, кто поражен дурным глазом. Может, это завистницы? И они неизведанными путями застлали глаза подобием тумана?..
Так стоят они друг против друга. За его порогом. В его доме. Среди светильников, освещающих небольшую комнату неверным светом.
— Скажи же слово, — просит она. Он говорит:
— Это ты? Сорру?
— Я! Только я!
— Скажи мне, кто сотворил тебя такой красивой?
— Разве я красива?
— Ты — несравненная красавица! И хорошеешь с каждым днем!
Сорру чуть не плачет от радости. Да нет же, плачет она. Слезинки скатываются по розовым, розово-матовым щекам.
— Кто же этот чародей?
— Сказать?
Она счастлива. Она плачет от радости. Она словно бы готова взлететь.
— Скажи.
И она шепчет:
— Любовь.
— Кто?
— Любовь, любовь, — повторяет она. — Твоя любовь!
Тихотеп стоит грустный. Молодое лицо, точно позаимствованное из лучших набросков Джехутимеса и Юти, немножко расслабло, немножко вытянулось, немножко побледнело,
— Что с тобой? — шепчет Сорру. Делает два шажка иповисает
Он тряхнул головой. Как сонная лошадь, отгоняющая сон. Как птица, расправляющая крылья. И он увидел ее во всех красках ее, во всей живости ее, как радугу над морем, как живой блеск самоцветов из Та-Нетер. Обнял ее, поднял на руки, отнес на ложе, благоухающее листьями диковинных деревьев Юга.
Ониулеглись рядышком. И он взял ее пальцы в свои и рассматривал так внимательно, словно желал уличить в чем-то недозволенном. Пальцы были тонки и нежны. Он подивился им.
«…Это пальцы принцессы. Пальцы, созданные для тончайшего рукоделья и любви. Их первое призвание — ласка. Их дело — ласкать любовников, то нежно, то грубо. Вдыхать новые силы в мужчину, изнемогшего от бурной страсти… И бурной и необузданной. В меру извращенной. Но непременно извращенной…»
Он смотрел в потолок. По-прежнему грустный. Машинально перебирал ее пальцы. Сорру чувствовала, что он где-то в другом месте. Не могла не чувствовать, ибо научилась наблюдать за мужчинами и по незначительным изменениям выражения лица определять настроения. Научилась этому против своей воли, как учится молодая львица добывать пищу, развивая в себе нюх и величайшую чуткость ко всякого рода шорохам ипискам.
Она не выдержала и спросила его:
— Ты, кажется, недоволен, что я пришла сюда… Может, нездоров?
— Угадала.
— Нездоров, значит?
— Да. Но это — особая болезнь.
— Какая же?
— Даже не болезнь.
— А что же?
— Как объяснить тебе, Сорру? Особое состояние души, когда вроде бы ничего и не болит, но все тело ноет.
— От этого есть хорошее средство, Тихотеп.
— Вино?
— Да.
— Нет, Сорру, оно не поможет.
— Почему?
Он прикрыл глаза, не переставая перебирать ее пальцы. Потом сжал их немного… Чуть сильнее. Еще сильнее.
— Не больно, — сказала Сорру. Ваятель тотчас выпустил руку.
— Я же сказала — не больно.
Сорру прижалась к нему. Приподнялась — и прильнула губами к его губам. Они казались холодными, чуть одеревеневшими. Ей однажды сказал ливийский купец: «Сорру, твои поцелуи могут и мертвого оживить». Это хорошо запомнила Сорру. Много еще лестного говорили ей самые разные мужчины — молодые и пожилые, юнцы и старики… Но на сей раз искусство ее оказалось бессильным.
Сорру не спускала глаз с Тихотепа. Его взгляд, всегда такой бездонный, нынче вдруг обмелел, поблек его густой цвет. Она была раздосадована: неужели вот так кончается любовь?
Он обнял ее, прижал уста к ее уху и зашептал:
— Не сердись, Сорру. Это настроение такое…
— И виною этому…
— Не ты.
— Кто же?
Тихотеп привстал. Усадил ее рядом с собою, обхватил ее за талию.
— Виноват, может быть, сам бог.
— Бог?
— Да, Сорру. А больше виновных и не вижу. Это он располагает и добром и злом. Он творит милость и отвращает одних от других.
Сорру сказала:
— Тебе не нравилась моя задумчивость. Теперь мы поменялись ролями. Я стала легкомысленной от любви. А ты грустишь…