Фараон Эхнатон
Шрифт:
Молодой ваятель покачал головой:
— Каждый, кто любит Кеми и предан его величеству, не может не грустить. — Судя по ее недоуменному взгляду, Тихотеп понял, что требуется некое более подробное пояснение, на которое у него не было ни сил, ни желания. Поэтому проговорил вполголоса и скороговоркой: — Разрыв между его величеством и Нафтитой — нечто большее, чем это казалось. Когда дом дает трещину, надо проследить, куда эта трещина тянется…
— Куда
— Она не просто тянется, но боюсь, что обнаруживает зияющую, мрачную пустоту.
— Это что-то страшное?
— Пустота, которая может поглотить всех нас. Пророчество, разумеется, не из самых приятных.
Сорру не сразу сообразила, что же такое может произойти.
— О какой пустоте ты говоришь, Тихотеп?
Как?! Надо еще и объяснять, о какой пустоте идет речь? А беспокоит ли ее что-либо, что не имеет прямого отношения к ее родине или любви? Например, судьба Кеми.
— Что? Что? — удивилась Сорру.
— Судьба Кеми, — повторил он.
— Милый, милый, — проворковала она, — ты меня путаешь с царицей. Или с самим фараоном. Скажи мне: правда, ты спутал?
— Так, стало быть, ты не забиваешь себе голову подобной мелочью?
— Откровенно говоря, нет. При чем здесь я? С меня вполне достаточно моих забот. А я тебя не узнаю. Всегда такой веселый. А нынче? Послушай, Тихотеп: если не фараоном, то семером ты быть вполне достоин. А я подумала, что ты влюбился в какую-нибудь красавицу. Скажи: не влюбился? Поклянись, что нет!
— Неужели, Сорру, ты никогда не пытаешься заглянуть в будущее той страны, в которой живешь?
— Куда? Куда?
— В будущее.
— Кто об этом просит меня? И кто я здесь? И какое имеет значение, заглядываю или нет?
У нее такое детски нежное, такое наивное выражение липа, что ему стало вдруг весело. Он упал на ложе и беззвучно рассмеялся.
— Что с тобой? — сказала она. — Чему ты теперь смеешься?
— Просто так… Или ты очень умна?.. — Он осекся.
— Или… Продолжай… Договаривай, Тихотеп.
— Или очень глупа?
Сорру не обиделась:
— Правда? Ты так уверен в этом?
— В чем?
— Что я глупа!
— Совсем не уверен. Я задаю вопрос. Или — или?..
Она надула губы…
— Пусть буду дурой! Мне это все равно. Лишь бы любил меня! Когда я люблю — только люблю! Я забываю о невзгодах. Мне кажется, что я счастлива.
Ну, что ей сказать? Ведь известно же: женщины что зелень, растущая на лугах. Траве нужны соки, нужны свет и тепло солнца. Может быть, еще и чириканье птиц. А до остального ей нет никакого дела. Любовь для женщины — все. Она не может без любви. С любовью она вынесет любые испытания. Посади ее с милым на пустой кораблик, и она поплывет в Та-Нетер. А то и еше дальше! А Западная пустыня? Разве она преграда для влюбленной женщины, сердце
— Послушай, Сорру, есть в жизни вещи, которые важнее любви?
— Не знаю. Может, ты назовешь, что именно важнее?
— Назову.
— Я слушаю.
— Государственные дела, например.
— О них заботится фараон.
— Допустим.
— И семеры его.
— Хорошо!
— И хаке-хесепы.
— Тоже верно!
— Вот видишь! — заключила Сорру. — Есть кому подумать о делах государственных.
— Ты совсем-совсем не о том! Дай-ка поясню по-своему… Представь себе, что мы завтра лишаемся крова…
Он подождал: что она скажет? Сорру ничуть не удивилась этому:
— Разве у всех над головою крыша? Я знаю немху, которые живут в норах, как крысы. Они зажимают рукою рты — чтобы негромко — и клянут фараона и его семеров.
— Вот как! Почему же они клянут?
— Потому что живут, как под крокодилом. Знаешь? — как человек, попавший под это чудовище. Правда, немху полагали, что пришло их время, что знать повержена и настало их время. Оказывается, не так! Совсем не так! Они — все эти немху, вся эта голодающая чернь — сосут кожу. Сырую кожу вместо мяса. Разве это жизнь?! А ты говоришь — крыша! Без нее можно еще обойтись. А вот без хлеба — как?
Тихотеп посерел:
— Послушай, Сорру, ты, по-моему, живешь вполне сытно. Откуда эти сведения?
— Разве у меня нету глаз?
— Они есть и у меня.
— Значит, плохо видят.
— Я же не слепой!
— Можно не быть слепым и не видеть.
— Ты меня удивляешь!
Сорру обхватила реками его шею. Приблизилась к нему близко-близко. Совсем близко: глаза в глаза.
— Скажи мне, Тихотеп, только откровенно: что ты знаешь о жизни немху? Что знаешь о жизни других городов? Разных деревень и поселений — дальних и близких?
Она показалась ему сильной, упорной. Трясла его, точно спал он непробудным сном.
— Ты скажешь мне что-нибудь?
Тихотеп улыбнулся:
— Я люблю тебя.
— Нет! Этого уже мало! Ты сам снова пробудил во мне маленького мудреца. Отвечай: может ли жить немху хуже, чем он живет?
Он молчал.
— Собака тоже существует. И скот домашний. И звери в пустыне. Точно так же, как существуют немху: от зари до зари — в трудах и заботах, с надеждой на лучшую жизнь после смерти. Не так ли?
— Тебе лучше знать.
Она надула губы. Уронила руки на колени, опустила голову:
— Тихотеп, ты весь ушел в свои каменные изваяния.
Он расхохотался.
— Для тебя камень — это жизнь.
Тихотеп не переставал смеяться.
— Ты живешь при дворце, как семер.
Он чуть не захлебнулся в смехе. Упал на ложе. Содрогаясь всем телом.
Она все больше и больше злилась:
— Оглянись вокруг: сколько нищеты! Сколько горя!
Ваятель слушал ее, продолжая смеяться.
— И самая несчастная из всех — я!