Фарватер Чижика
Шрифт:
Девочки договорились, что после спектакля мы и Наташа с мужем продолжим задушевный разговор в ресторане, но и Наташа, и её муж куда-то исчезли. Напрасно мы ждали их на ступенях театра. Все давно разошлись, а супругов не было.
— Не судьба, — признал очевидное я.
— Но почему? Наташа хотела поговорить, и мы тоже! Столько не виделись!
— В казахских семьях решает муж. С ним и нужно было договариваться. Возможно, у Ермухана Чингисовича совсем другие планы на вечер. Возможно, он просто не любит рестораны.
— Возможно,
— К кому? — задал я напрашивающийся вопрос.
— К молодости. Мы такие весёлые, а он уж больно серьёзный. Старый муж, грозный муж…
— И давно Наташа замужем?
— В августе поженились. Романтика. На берегу моря он сделал ей предложение, ну, и…
— Какого моря?
— Наташа не сказала. Обидно, мы даже адресами и телефонами не обменялись. Встретились случайно, и вот…
— Случайно ли?
— Ты, Чижик, слишком уж подозрительным стал.
— Может быть, может быть…
Наконец, удалось поймать такси, и мы отправились в «Москву».
— Пора, пора, Чижик, обживать твою квартиру, — сказали девочки, уходя в свой номер. Номера у нас неблизкие, у меня на восьмом этаже, у девочек на четвертом. Неудобно, конечно. Не через стенку.
— Обживём, — пообещал я.
Наутро девочки отправились по издательским делам на приём к Тяжельникову.
А я встретился с любопытным человеком. Опять по просьбе Галины. И, что удивительно, генерал Тритьяков тоже позвонил, мол, будет журналист подкатываться, с ним говорить можно, но осторожно. Журналист этот не абы какой, а особенный. Виктор Луй. Советский человек работает на лондонскую газету, «Вечерние новости», то бишь «The Evening News». И жена у него натуральная англичанка, подданная Великобритании. И дети англичане. А живет в Москве!
Ну, раз живёт, значит, это кому-нибудь нужно. И я даже догадываюсь, кому, сказал я Евгению Михайловичу, на что генерал только хмыкнул.
И вот теперь журналист стучался в мой номер.
Номер у меня хороший. Гостиная в полном ажуре. Строгая мебель карельской берёзы, портьеры, порядок идеальный. И сам я красавчик, хоть на обложку «Огонька» снимай: серый костюм, оксфордский галстук, нефритовые запонки, и прическа стильная.
— Виктор Луи, — представился журналист. Луи, значит, а не Луй. Может, Тритьяков исковеркал фамилию, может, журналист ее облагородил.
Лет около пятидесяти. Следит за собой — не только в смысле формы, то есть одежды, но и содержания: лишний вес незначительный, лицо спокойное, без признаков избыточного износа. Видно, спит достаточно, в меру занимается физкультурой и не злоупотребляет спиртным.
Луи поставил на стол диктофон, хороший, немецкий.
И начал меня фотографировать. Три плёнки извёл, не жалея. Профессионал. И стоял я, и сидел, и прямо смотрел, и в профиль, и три четверти, и задумчиво, и весело, и сосредоточенно, и… и… и…
Затем пошел разговор. Как мне играется? Как всегда в Москве: с огромной ответственностью перед
И так далее, и так далее.
Пошли вопросы о Карпове. Как я оцениваю его поступок? Я считаю, что вариант, примененный Карповым в испанской партии, заслуживает самого внимательного изучения. Нет, как я оцениваю его поступок с гражданских позиций? Этот вариант, безусловно, заслуживает самого внимательного изучения. Осуждаю ли я Карпова? Этот вариант, полагаю, изучают все ведущие шахматисты.
Вот такую крепость построил я.
Были расспросы о происшествии в Джалу. Были расспросы о происшествии на теплоходе «Мария Ульянова». Я отвечал кратко: поступал так, как на моем месте поступил бы каждый комсомолец, вот.
Потом я достал свой «ФЭД» и сфотографировал журналиста. Один раз.
— Это еще зачем? — спросил он.
— Для истории, — ответил я.
И мы рассмеялись. Нет, смешно не было, просто понадобилась разрядка.
Луи выключил диктофон, убрал блокнот, всем видом показывая, что всё, что рабочая часть закончена, и теперь он не журналист, а частное лицо.
— Не для печати, — сказал он. — Скажите, вы можете победить Карпова?
— Для начала мне нужно победить Мекинга, а это совсем не просто. Мекинг сильный шахматист. Очень вязкий, цепкий, труднопробиваемый. Потом полуфинал, финал отбора претендентов… Далеко Карпов, высоко Карпов…
Он заговорил о личной жизни.
— Личная жизнь, она личная. Таковой и останется.
— Вы скоро станете москвичом, — то ли спросил, то ли констатировал факт Луи.
— Чернозёмец, он и в Москве чернозёмец, — ответил я.
— Но квартиру уже вам выделили?
— Да. Теперь нужно её обставить, а это задача непростая.
— Неужели чемпиону Союза не помогут с мебелью?
— Я думаю поискать мебель старой работы.
— Гамбса? Ореховый гарнитур и гобелен «Пастушка»?
— Скорее, что-нибудь в стиле Бидермайер.
— Не дёшево встанет, — сказал Луи. — Только обеспеченному человеку под силу.
— Средства есть, — ответил я.
— Ну, конечно, конечно, — согласился журналист. — Москва — город богатый. Всё найти можно, если знать, где искать.
— Мне нужно ехать в Дом Железнодорожников, — сказал я, давая понять, что пора и честь знать.
— Я вас подвезу, я на машине. И тоже еду в ДК. Я хороший водитель, — добавил он, заметив мою нерешительность.
Автомобиль Луи удивил.
— «Бентли», — сказал журналист. — Любимая машина Джеймса Бонда.
Водителем он и в самом деле был неплохим, ехал плавно, в потоке не рыскал, не обгонял. Достойно ехал.
— У вас какой автомобиль? — спросил Луи.
— «ЗИМ». «ГАЗ — 12», если точнее. Пятьдесят девятого года.