Фасолевый лес

Кингсолвер Барбара

Младенец слабо тянулся к синей ручке, торчащей у Лу Энн из нагрудного кармана, хотя схватить ее и потащить к себе он бы вряд ли смог – даже если бы от этого зависела его жизнь.

– Хорошо, мама, – спокойно сказала Лу Энн.

Несмотря на жару, она завернула ребенка в тонкое одеяло, зная, что, если этого не сделает, кто-нибудь из старших женщин непременно начнет кудахтать.

– Давай помогу тебе спуститься по лестнице, – обратилась она к бабуле Логан, но та отвела ее руку.

Волны тепла, поднимающиеся над мостовой, бежали рябью по коричневой траве и стволам пальм, растущих по краю тротуара. Глядя на деревья, Лу Энн вспомнила

мультфильм, где пальмы танцевали гавайский танец хула. Наконец они добрались до маленькой автобусной остановки, где стояла бетонная скамейка.

– Не садитесь на нее, – предупредила мать и бабушку Лу Энн. – В такую жару на солнце она бывает раскалена как кочерга.

Миссис Логан и Айви, словно испуганные дети, одновременно сделали шаг назад, и Лу Энн испытала немалое удовлетворение оттого, что смогла рассказать им нечто, чего они не знали. Все трое выстроились вдоль скамейки, вглядываясь туда, откуда должен был появиться автобус.

– Вот навонял! – пробурчала мама Логан, когда он подкатил к остановке.

Айви обняла Лу Энн и младенца, после чего подхватила оба чемодана и, высоко поднимая ноги, поднялась по двум ступеням в салон. Наверху она обернулась к свекрови и, протянув руку, крепкой мозолистой ладонью обхватила пальцы миссис Логан с набухшими костяшками. Водитель автобуса, облокотившись на рулевое колесо, смотрел перед собой.

– Жаль, что мы живем так далеко, – сказала Айви под шипение закрывающихся дверей.

– Я знаю, – проговорила Лу Энн одними губами и, наклонившись к младенцу, произнесла:

– Помаши ручкой прабабушке.

Но они этого уже не увидели, потому что сели на другой стороне.

Лу Энн представила, как бросается за автобусом, барабанит в двери, забирается в салон и устраивается с малышом на широком сиденье между мамой и бабушкой. И бабушка говорит:

– Скажи своей матери, пускай передаст мне термос с чаем. Не то я высохну, как дощатый забор, к тому времени, как мы приедем в Кентукки.

В квартале от остановки, через дорогу, старина Бобби Бинго торговал овощами со своего полуразвалившегося грузовика. Лу Энн как-то соблазнилась видом помидоров, которые у него выглядели гораздо симпатичнее, чем твердые розовые, что можно было купить в магазине. Магазинные вообще на помидоры не похожи – вид какой-то болезненный, городской, словно их вырастили прямо на складе, а не на земле. Лу Энн тогда, немного поколебавшись, решилась наконец подойти и спросить, почем помидоры, и с удивлением узнала, что у Бобби они дешевле, чем в магазине.

Теперь, идя с остановки домой, она решила купить еще.

– Приветствую вас, любительница помидоров! – воскликнул Бобби. – Я вас запомнил.

Лу Энн покраснела.

– Они у вас по-прежнему по сорок пять центов за фунт?

– Нет, мадам! По пятьдесят пять. Увы, конец сезона!

– Ничего! Все равно хорошая цена, – отозвалась Лу Энн и, выбрав в ящике шесть помидоров, свободной рукой протянула их продавцу один за другим. Другой рукой она поправила ребенка, стараясь поддерживать головку, как ее учили, чтобы не болталась.

– Ваши помидоры – лучшие из тех, что я видела здесь с тех пор, как приехала из дома, – сказала она.

Произнеся слова «из дома», Лу Энн почувствовала, как сердце ее странным образом дрогнуло.

Кожа на лице Бобби Бинго напоминала печеный картофель. Типичный огородник, подумала Лу Энн, которой, тем не менее, нравился этот

человек.

Бобби посмотрел на нее, прищурившись.

– Так вы не отсюда! Я так и думал.

Выбрав из стопки пластиковых пакетов подходящий, с красными буквами, он уложил туда помидоры, взвесил на руке и сказал:

– Семьдесят пять, – и только потом положил на весы.

После этого выбрал большое красное яблоко и помахал им мальчику.

– И яблочко для Джонни!

– Его зовут Дуайн Рей, и он вам очень благодарен, но у него еще и зубов нет, – смеясь, сказала Лу Энн.

Ей стало неловко, но смеяться было так приятно, что она даже испугалась, что следом расплачется.

– Так это хорошо! – рассмеялся Бинго в ответ. – Когда у них появляются зубы, они начинают кусаться. Вы знаете моего мальчика?

Лу Энн отрицательно покачала головой.

– Вы должны его знать! Его каждый вечер показывают по телевизору, он машины продает. Большой человек в этом бизнесе.

– Извините, – отозвалась Лу Энн. – У меня нет телевизора. Муж забрал его к себе на новую квартиру.

Вот так, две недели обманывать собственную мать и бабушку, а потом выложить все про свой рухнувший брак совершенно незнакомому человеку! Ей не верилось, что она сделала это.

Бинго покачал головой.

– Не переживайте, – сказал он. – Каждый раз, когда я его там вижу, меня мутит. Он даже не называет себя своим именем. «Билл Бинг». Вот как он там зовется. «Билл Бинг Кадиллак. «Билл Бинг найдет вам авто в один миг!» Я всегда хотел, чтобы он выбился в люди. А теперь посмотрите на него! Он даже не ест овощей. Если бы он сейчас оказался здесь, сделал бы вид, что со мной не знаком. Он говорит мне: «Да выбрось ты свой грузовик! Зачем ты торгуешь этой дрянью? Я хоть сейчас куплю тебе дом в Беверли-Хиллз». А я говорю: «Что? В Беверли-Хиллз? Ты с ума сошел? Они же там наверняка не едят овощей. Едят, наверное, только королевских крабов с Аляски да хлебные палочки! – Если хочешь меня осчастливить, купи мне «кадиллак», и я буду продавать свои овощи с него».

Покачав головой, Бобби Бинго спросил:

– Винограда хотите? На этой неделе хороший виноград.

– Нет, мне только помидоры, – ответила Лу Энн и протянула ему семьдесят пять центов.

– Вот, возьмите винограда. Джонни его можно. Он без косточек.

И, положив большую гроздь винограда к помидорам, добавил:

– Вот что я вам скажу, любительница помидоров. То, чего хочешь больше всего на свете, чаще всего выходит боком.

Придя домой, Лу Энн уложила ребенка, после чего тщательно вымыла помидоры и виноград и отправила в холодильник. Все это время она чувствовала, будто за ней внимательно наблюдают глаза матери.

– Выходит боком… выходит боком… – повторяла и повторяла она себе под нос, пока эти слова не начали ее раздражать.

Проходя по комнатам, Лу Энн вдруг заметила, что держится ближе к стенам – так, словно ее тучная мать и требовательная бабушка все еще здесь и занимают большую часть пространства; дом был и пустым, и переполненным одновременно, и Лу Энн захотелось вдруг чего-то, но она не могла понять, чего именно – может быть, какой-нибудь еды, которую она ела много лет назад. Она распахнула шторы на окнах в гостиной и впустила в дом свет. Небо ворвалось в окна – сухое, чистое и прозрачное. Как ни странно, Лу Энн все еще иногда удивлялась, когда открывала это окно и не видела за ним Кентукки.