Фасолевый лес

Кингсолвер Барбара

Когда я вернулась в гостиную, Лу Энн все еще убивалась по Анхелю.

– Хочешь, расскажу тебе свою теорию по поводу брака с одним мужчиной на всю жизнь? – спросила я. – Знаешь, что такое шаровой клапан?

Лу Энн бессмысленным взором посмотрела на меня.

– Какой клапан?

– Шаровой. Эта такая штуковина в сливном бачке, которая поднимается и опускается, когда ты сливаешь воду. А потом закрывает отверстие.

– А-а-а.

– Так вот, – когда я работала в мотеле, один из бачков потек, и мне нужно было заменить клапан. И на пакете была такая надпись. Я его потом так долго хранила, что выучила наизусть.

Там говорилось: «Внимание: Набор содержит все детали, которые могут потребоваться при установке, но ни один из типов установки не требует использования всех деталей». То же самое я думаю и про мужчин. Нет такой модели, для установки которой потребуются все мои детали.

Лу Энн прикрыла рот рукой, чтобы заглушить смех. Я спросила себя: кто же убедил ее, что смеяться – это уголовное преступление?

– Я говорю тебе совершенно серьезно! И речь, прежде всего, про голову и душу, а не те части, на которые режут цыплят…

К этому моменту Лу Энн уже хохотала, не сдерживаясь.

– Я делюсь с тобой своими самыми сокровенными мыслями, а ты смеешься, – сказала я, с трудом сохраняя серьезность.

– Им ножку подавай, бедро, грудку, – задыхалась от смеха Лу Энн, – но никто не хочет брать тощий хребет и реберные кости…

– Не забудь еще о крыльях, – сказала я. – Первым делом они норовят откусить тебе крылья.

Я высыпала остатки чипсов в большое блюдо, которое стояло на диване между нами, и подумала – а не пойти ли за арахисовым маслом?

– Дай-ка покажу тебе открытку на Валентинов день, которую я купила для мамы, – сказала я, покопавшись в сумке и достав, что хотела. Но Лу Энн дошла уже до такого состояния, что ей и счет за электричество показался бы самой смешной шуткой в мире.

– Ох, это про меня, – простонала она, уронив открытку себе на колени. Ее голос опустился обратно с тоненького писклявого смеха, – плавно, как королева выпускного бала спускается по ступеням школьной лестницы.

– Я и сама бы не отказалась от хорошего газового ключа. Или от этого… как он называется? Который на пипиську похож.

Я не представляла, что она имеет в виду.

– Пистолет с герметиком? Угловое сверло? Щетка для аккумуляторных клемм?

Если подумать, так любой инструмент похож либо на пипиську, либо на пистолет, все зависит от вашей точки зрения.

– Монумент Вашингтону?

От этого предположения Лу Энн едва не лопнула. Если бы смеяться и правда было преступлением, мы с Лу Энн уже были бы на пути в «Синг-Синг».

– Ох, божечки, – вот что надо на открытке нарисовать. Я бы послала ее своей матери, и та бы теленка родила прямо на кухонном полу. А бабуля Логан стала бы прыгать вокруг, махать руками и кричать: «Что такое? Ничего не понимаю»! А потом побежала бы за почтальоном и потребовала: «Молодой человек! Вернитесь немедленно И спросите у Айви, что там такого смешного».

– Ох, божечки, – повторила она снова, промокнув глаза, а потом театральным жестом отправила в рот чипсину и облизала пальцы. Теперь она лежала на диване в своем махровом зеленом халате и голубом тюрбане, словно Клеопатра, совершающая речную прогулку по Нилу, а Снежок лежал у ее ног, словно какой-то экзотический королевский питомец. В древнем Египте, как я где-то читала, шизофреников почитали как богов.

– Одно я тебе точно скажу, – проговорила наконец Лу Энн. – Когда у Анхеля были проблемы, он

никогда не болтал со мной полночи, съедая дома все, что не прибито. Ты ведь уже больше не сердишься?

Я подняла два растопыренных пальца.

– Мир тебе, сестра! – сказала я, понимая, что только последняя деревенщина может сказануть такое в восьмидесятые. Бусы братской любви, которые носили хиппи, дошли до Питтмэна в тот же год, что и телефонные номера.

– Мир и любовь, кайфуй, не проливай кровь, – почти пропела Лу Энн.

7. Что едят на Небесах

– Анемичный рыжий индеец фантастически медленно ест толстого и коварного аборигена.

Лу Энн закрыла глаза и ввела себя в транс, чтобы вытащить эту диковинку из воспоминаний времен четвертого класса школы – так свидетелей грабежа подвергают гипнозу, чтобы они вспомнили цвет машины, на которой сбежали преступники.

– Точно! Арифметика! – воскликнула она, едва не прыгая от восторга. После чего добавила:

– Никого не хотела обидеть. Я имею в виду, никого из присутствующих индейцев.

Но ни один индеец и не обиделся.

– Точно, и я такие штуки помню, – подхватила Мэтти. – У нас сочиняли свою для каждого предмета. В географии было так: «Генерал ест огромную грязную редьку, атакуя фазанов и…» Что там было на «я», кто помнит?

– Фу, – проговорила Лу Энн. – Ну и картинка.

Я никак не могла придумать хоть что-нибудь на «я», что мог бы атаковать генерал.

– Может быть, там все не так? – предположила я. – Может, он что-нибудь другое делает?

– Арканит ящериц? – сказала Лу Энн.

– Яков! – сказал молодой, очень красивый латиноамериканец, которого Мэтти, вместе с его такой же смуглокожей женой, позвала с нами на пикник. Имена этой парочки я усвоила не сразу – что-то там на «Эс…» и что-то там на «Эс…». Сам он раньше, до переезда, преподавал английский в Гватемале, и весь наш разговор начался с песенки, которую он использовал на занятиях, чтобы помочь ученикам овладеть английскими гласными звуками. Потом мы перешли на правописание.

– А кто это – як? – спросила его Лу Энн.

– Это такая волосатая корова, – ответил он. Казалось, он чувствует себя немного не в своей тарелке. Мы с Лу Энн уже раза три или четыре сказали ему, что по-английски он говорит лучше, чем мы с ней вместе взятые.

Распластавшись, мы лежали на камнях, подобно стайке ящериц, греющихся на солнце. Нам было так хорошо, что не хотелось и шевелиться. Лу Энн болтала ногой в воде. Она утверждала, что в шортах выглядит как танк «шерман», но, в конечном итоге, надела именно их, а также розовый топ-трубу, который, как она нас проинформировала, ее бывший муж называл не иначе, как сись-труба. Я была в джинсах, о чем пожалела – февраль после заморозков вновь стал теплым, а март оказался почти неприятно жарким. Лу Энн и Мэтти в один голос утверждали, что зима и весна нынче бьют все рекорды. Через много лет старожилы будут говорить, что и зимы-то в этом году толковой не было – за исключением мороза, из-за которого мы смогли на Валентинов день полакомиться пирогами с зелеными помидорами. А уж когда, не дожидаясь Пасхи, расцвели летние полевые цветы, Мэтти сказала, что сам Господь велит нам отправиться на пикник. С Мэтти никогда не знаешь, что ее Господь задумал сегодня. Господь у нее был чертовски многолик и многофункционален.