Фата моргана

Пьянков Борис

Кому нужен лишний свидетель преступного промысла? — я положил оружие в правый карман, и тяжесть пистолета сразу придала мне уверенности. Имея оружие и карты, я должен суметь выбраться отсюда сам. Для этого мне следовало откопать заначку, и двинуться в путь, но в последний момент я рассудил по-другому. В лагере еще оставались предметы, брошенные за ненадобностью: продукты, инструменты, спальные мешки, рюкзаки, старая одежда, — множество вещей, которые могут мне пригодиться. Сидя в кустарнике, я решил выждать время и заглянуть на нашу стоянку еще раз...

Солнце

начинало клониться к закату, когда с моря донесся протяжный гудок сирены. Решив, что судно отходит от берега, я вылез из зарослей кедрового стланика, и как оказалось, несколько поторопился. В опустевшем лагере, в десяти метрах от меня, стоял Кремень, с ружьем в руках:

— Расскажи мне, куда ты дел пистолет, выкидыш? Расскажешь, останешься жить!

Мое положение было безвыходным. Бандит всегда заряжал свою двустволку картечью. Я подумал, что выстрел с такого расстояния попросту превратит меня в решето. Зная характер этого уголовника, было ясно, что он меня обязательно убьет. А если отдам пистолет, то именно из него.

— Давай, козел, рассказывай, или язык присох? !

В этот момент мне следовало выхватить пистолет, и, отпрыгнув в сторону, пристрелить своего противника. Как в кино... Я вовсе не был уверен, что попаду, но рискнуть стоило. Собираясь с духом, я вдруг заметил, как позади Кремня что-то мелькнуло, и непроизвольно перевел взгляд. За спиной моего врага бесшумно перемещался Юра с ножом в руке. Поняв, что я его заметил, кореец приложил к губам палец, призывая меня молчать.

Может быть, все еще обойдется? — подумал я.

— Старый трюк, ты хочешь на меня прыгнуть, когда я посмотрю назад, — усмехнулся бандит, — но меня ты не проведешь! Да и кишка у тебя тонка...

— Откуда у тебя такая уверенность? — язвительно спросил я.

— Все, хватит болтать! — заорал Кремень, — сейчас я считаю до трех, а потом прострелю тебе колени. И ты все равно расскажешь мне, где спрятал пистолет. Итак, начали: раз, два...

Я отпрыгнул в сторону, пытаясь вытащить пистолет из кармана. В ту же секунду, хищно сверкнув в лучах солнца, тяжелый клинок вонзился бандиту точно под левую лопатку. Ноги Кремня подкосились, а палец судорожно нажал на оба курка. Картечь с грохотом вознеслась в небо, а я еще не вытащил оружие. Но теперь это и не требовалось.

— Далеко не каждый может позволить себе салют в предсмертную минуту! — лежа на траве, сказал я, хриплым от пережитого напряжения голосом.

— Эта был редкостный сволочь! — Юра яростно пнул бездыханное тело ногой.

— Да! — согласился я. — интересно, отчего он сразу не выстрелил в меня?

— Ты мог иметь смерть от болевой шок, запросто! — сказал мой спаситель, вытирая нож пучком травы, — и тогда Кремень ничего не узнать!

— Почему ты не уехал со всеми?

— Никто не уехать с ними! Кроме Дуня, все умереть. Я смочь унести свой нога. Бежать, как сразу увидел! Они стрелять, но не попади в меня. Стрелок плохой!

Юра торопливо, и оттого изрядно путаясь в построении фраз, рассказал, что китайцы, погрузив золотой песок, застрелили из автомата раненого Рудольфа и подвернувшегося под руку Кривого, а ему чудом удалось сбежать.

Что

ж! Логика преступников была объяснима. За добычу желтого металла должен отвечать человек, хорошо знающий места, где его можно найти. После того, как бывшие хозяева Рудольфа решили, что раненный геолог им не больше нужен, судьба его спутников была предрешена. Кремень понимал это лучше остальных, именно поэтому он не вышел к шхуне, и так настойчиво искал оружие и полевую сумку с картами.

— А куда делся Дуня?

— Они забрать его с собой!

— Но его дома ждет расстрел, за наркоторговлю.

— Мой думай, нет! Дуня из китайский триада. На его груди татуирован дракон с крылами. Я думай, он из них один!

— Все может быть, — пожал плечами я. В нашем положении судьба китайца была не самым главным вопросом, нам с Юрой предстояло решать более важные проблемы.

Похоронив Кремня в отвалах пустой породы, мы осмотрели его рюкзак. Это был ценный трофей. Там были чай, солдатская фляга, тушенка, сухари, крупы, и котелок. В боковом кармане мы нашли консервный нож, спички, и колоду порнографических карт. Другой карман рюкзака был набит охотничьими патронами, а на его дне мы нашли ракетницу, несколько ракет, и мятую справку об освобождении, с выцветшей фотографией, на имя Петра Кузнецова. Эта бумажка могла послужить растопкой для костра, и я засунул ее в обратно в рюкзак.

Изучив топографические карты, доставшиеся нам от Рудольфа, мы с Юрой испытали разочарование. Географические названия рек и озер ни о чем нам не говорили, а главной неприятностью было то, что на них не было ни одного населенного пункта.

После недолгого совещания мы решили продолжить мое прошлое путешествие, постепенно двигаясь на юг, благо на карте было указано, что при отливе возможно передвижение вдоль берега. Рано или поздно, мы должны будем обнаружить какое-нибудь поселение, или стойбище коряков. Кроме того, оставалась надежда увидеть грузовое судно.

Смеркалось. Наскоро перекусив консервами, мы заночевали на старом месте в последний раз, с тем, чтобы с утра окончательно убраться отсюда. Предположив, что судно не вернется за нами, мы сделали промашку, и спастись нам удалось лишь случайно.

Перед самым рассветом меня разбудил встревоженный Юра:

— Уходить нужен, теперь быстро!

Серьезность его голоса не оставлял никаких сомнений, поэтому я нисколечко не колебался. Позднее я спрашивал Юру о том, как он догадался о том, то должно случиться?

— Они потревожить спящий птица! — спокойно отвечал кореец.

Мы схватили приготовленные рюкзаки, быстро поднялись на гребень водораздела, возвышавшийся над лагерем, и замаскировались в кедраче. Сверху остатки лагеря были видны, как на ладони.

Отрядом из пяти человек, вооруженных автоматами Калашникова, командовал Дуня. По его знаку двое китайцев в камуфляже сразу же бросились к уцелевшей палатке. Автоматные очереди разорвали ветхий брезент в клочья. Когда выяснилось, что в старом лагере никого нет, китайцы обыскали окрестности, и дали выход всесокрушающей ярости, расстреливая все, что оставалось в старом лагере.