Фата на дереве
Шрифт:
– А… Да-да, давай… попозже… поедем, – он согласился машинально, но тут же воодушевился, надеясь хоть как-то развеяться, переключиться со своих мрачных, почти безысходных и пугающих мыслей на нечто явно более спокойное, надежное и позитивное.
– Так я заеду, машину у тебя оставлю, а потом вместе на твоей, да?
– Да, – подтвердил Ростислав.
В конце концов – он живой человек и нуждается в отдыхе.
А жена может очень сильно пожалеть. Очень и очень сильно.
Волна жуткой обиды и гнева
Хорошо, что никто не слышал.
…Хотя и без звука, и при повторном просмотре от немого крика Ростислава делалось невыразимо жутко.
От такого ждать можно чего угодно…
Душу Женьки, внимательно наблюдавшего за «диким гадом», сжимало страшное предчувствие.
Взгляд с другой стороны
– Добро пожаловать, – радостно встретил внука с милыми гостьями довольный Генкин дед. – Пустили тебя помыться, вижу… А у нас у самих теперь все есть! Я наладил.
– Деда, пусть Мухина у нас пару дней погостит. Чего я буду туда-сюда ходить… Мы сто лет не виделись, хоть поболтаем.
– Такие гости – счастье для хозяев, – обрадовался дед и повел молодежь смотреть на свое хитроумное изобретение.
В общем-то – ничего нового. На кухне у них с давних времен стояла печь. Основательная, с духовкой, тремя конфорками, с объемным котлом для нагревания воды. Вода же в котел поступала из специального резервуара, придуманного когда-то дедом же. А резервуар пополнялся из колодца, откуда вода качалась механическим путем.
Теперь благодаря усилиям деда горячая вода в водопроводные трубы шла из котла. Достаточно растопить печь. Дрова пока имелись. Надо бы, конечно, еще заказать…
Птича восхитилась конструкцией.
– Солнечные батареи необходимо устанавливать, – авторитетно заявил академик. – Дело дорогое, но потом-то затрат ноль.
– Дед, а потом, когда нас не будет, подъедет какой-нибудь экспроприатор и упрет наши драгоценные батареи. Обидно…
– Обидно, – согласился дед.
– А может, пока, до батарей, все же оплатить электричество, а, Ген? – спросила Птича.
– Может, и стоит. Не все сразу, Мухина. Дай в себя прийти. Давай сегодня хоть отдохнем от всех дел.
– Давай отдохнем.
Викусю уложили в коляске под огромной елью. Девочка слегка покряхтела, но вскоре дисциплинированно уснула.
Птича с Генычем уселись в шезлонги неподалеку, принялись тихонько беседовать.
Давно ей хотелось рассказать кому-то о том, что стискивало сердце тоской. Не знала только, кому. Своим нельзя было ни в коем случае. И вот – судьба подарила…
У Птичи вопросы к самой себе по поводу собственного семейного положения возникли гораздо раньше, чем представлял себе опьяненный любовью Славик.
Она с юности мечтала о любви. О такой, чтоб на всю жизнь. Они с сестрой привыкли быть главной
Птича смотрела на то, как живут мама с папой. Она их любила и старалась для семьи самозабвенно. Но отец пил, поэтому положиться на него нельзя было совсем. Ни под каким видом. Сколько раз у них было: соберутся в театр, например, а отец не приходит домой. Ждут-ждут. Тревожатся. В голову лезут страшные мысли, сцены. Вроде сколько раз уже такое случалось, пора бы привыкнуть, жить своей жизнью, раз он может себе позволить поступать по-своему… Но у них не получалось…
Эти перепады: от трезвого и доброго папы к нечеловечески злому, бессовестному… Разве к ним привыкнешь? Ведь отец – это особенный человек для ребенка. Это – до поры до времени – часть его самого. И вдруг эта любимая часть становится сумасшедшей и действует во вред, в ужас, в боль…
В юности Сабина пообещала себе: «Я вырасту, я полюблю, у меня будет непьющий любимый муж, я буду стараться изо всех сил, чтобы в семье нашей царили мир, покой, красота и – главное – любовь».
В юности легко думать, что устроишь все по-своему. Что достаточно соблюдать некие важные правила и иметь цель – и все получится так, как пожелаешь.
В этом ловушка жизни.
Если бы готовящиеся к взрослой жизни юнцы твердо знали, что все станет происходить у них не по их задумкам, а по неведомым законам настоящей жизни, разве кто-то осмеливался бы соединять свое существование с судьбой, характером, наследственностью другого, чужого и, по сути, совсем незнакомого человека?
Так устроено, что всему-всему приходится учиться на собственных ошибках, мучительно их постигая, преодолевая, порой из последних сил. Потому что ошибки, бывает, лишают человека сил и воли настолько, что энергии на их исправление уже и не остается.
И что же? Неужели ничего нельзя предусмотреть? Неужели ни от чего нельзя уберечься?
Можно. И вполне получается предусмотреть и уберечься у тех, кто уже заимел кое-какие шишки, понял, откуда и за что получает удары, и решил сделать выводы. А юность – она для того, чтобы мечтать, ждать, влюбляться. И учиться, конечно, и набираться опыта…
Но главное – мечты.
Вот она и мечтала.
Ее представления казались простыми: возлюбленный ее грез был красив, крепок, надежен, как гранитная скала.
Он с готовностью и радостью подставлял свое плечо ей, своей любимой.
Он, конечно, же, не пил, много работал, хотел много детей, с которыми играл бы и дружил, как может дружить старший с младшими.
У них был бы красивый загородный дом, просторная городская квартира.
У каждого ребенка обязательно имелась бы своя комната, со своим шкафом для одежды, с собственным столом для занятий, с отдельными игрушками, с полками для книг.
К детям приходили бы их друзья… Им бы нравилось приходить, играть, дружить… Она бы угощала их пирогами…