Фатерлянд
Шрифт:
Чо сказал, что подумает и перезвонит. Брать Хосоду с собой в штаб-квартиру ЭКК или же прогуляться с нею по парку было бы чистым безумием. Проще всего было проехаться с ней вокруг лагеря.
В конце концов все вопросы были согласованы. Ли Сон Су, охранник Чо, ждал распоряжений. Чо сказал ему, что задаст женщине несколько вопросов в машине по пути в лагерь. Ли щелкнул каблуками и взял под козырек.
Из окон автомобиля струился оранжевый свет заката, отражаемый водами озера в парке Охори. День потухал. Одной вежливой просьбы хватило, чтобы Огава согласился отпустить Хосоду, сказав ей с улыбкой, что дело очень важное. Они сели в черную «тойоту» — служебный автомобиль телекомпании с логотипом «Эн-эйч-кей» на капоте. Всякий раз, когда Чо смотрел
Хосода Сакико сидела впереди, рядом с водителем, позади которого устроился Ли. Салон «тойоты» был довольно просторным. Заднее сиденье было снабжено выдвижным подлокотником посередине, и в него был вмонтирован телефон. Чтобы позвонить, нужно было всего лишь сунуть в ухо наушник и набрать номер.
Ли, ни на секунду не расставаясь со своим автоматом, пристально всматривался в окно, но иногда переводил взгляд на небольшой жидкокристаллический экран слева от водителя. Это устройство принимало радиосигнал, отраженный от спутника связи, и показывало местоположение транспортного средства. Кроме того, прибор отзывался на голосовые запросы водителя. «Какой сейчас трафик на Кокутайской дороге?» — спросил тот, и прибор тотчас же отозвался приятным женским голосом: «Трафик плотный, но движение есть». В дополнение к этой функции устройство предлагало альтернативные маршруты. Увидев такую штуку в первый раз, Чо подумал, что она могла бы кардинально изменить проведение специальных операций, позволяя оперативным сотрудникам разделяться и при этом не терять друг друга. На потолке был укреплен двенадцатидюймовый жидкокристаллический телевизор, а рядом с подлокотником находился пульт дистанционного управления размером с пачку сигарет.
Как только автомобиль миновал парк Охори, Чо обратился к Хосоде, сказав, что хотел бы знать ее мнение по одному вопросу. Та повернулась и взглянула на Чо:
— Ну, конечно, разумеется! Я хотела бы, чтобы вы увидели район Накаса.
Не дав Чо произнести ни слова, она велела водителю ехать к мосту Хариёси в Накасу 1-тёмэ. Чо был потрясен. Он планировал проехаться по дороге вокруг отеля «Морской ястреб», и только.
— Нет, в Дзигёхаму! — сказал он водителю.
Хосода снова повернулась к нему и со смехом произнесла:
— Ни за что!
На мгновение Чо остолбенел, словно вдруг перестал понимать по-японски. Он не мог поверить своим ушам: Хосода его не послушалась!
Вместо того чтобы повернуть в сторону Дзигёхамы, автомобиль проследовал по дороге Кокутай в сторону Тендзина и Накасы. Слева показались развалины старого замка — Чо узнал его, так как вместе с Пак Мёном несколько дней подряд изучал карту Фукуоки, готовясь к управлению городом. Значит, скоро они пересекут границу Тендзина и проедут станцию Ниситецу-Фукуока. По обеим сторонам широкой трехполосной дороги возвышались жилые и административные здания; мелькали вывески гостиниц и автозаправок. Машина резво двигалась прочь от корейского лагеря.
Чо почувствовал, как у него участился пульс. Они остановились перед светофором; водители соседних машин взглянули на них и отвернулись. Становилось все темнее, так что вряд ли кто-нибудь из них догадался, что в машине находятся люди из Экспедиционного корпуса. Впрочем, Ли Сон Су был в форме, но занавеска на окне прикрывала его от посторонних взглядов. Чо посмотрел вперед — включился зеленый сигнал светофора, но машина и здесь не повернула в нужном направлении.
Лейтенант был в замешательстве. Он не привык, чтобы ему не подчинялись, чтобы ему бросали вызов. «Ловушка!» — пронеслось в голове. Тогда, в парке Охори, преступник вступил в сговор с полицией, чтобы заманить в засаду Специальную полицию. Неужели и Хосода туда же? Нет, конечно нет… Решение проконсультироваться с ней было принято через несколько минут после записи, а до этого она все время была с Чо и не имела возможности связаться с кем-нибудь из полиции. Только Огава и еще пара человек знали, что Хосода находится вместе с ним в служебной машине «Эн-эйч-кей». Немыслимо, чтобы полиция или Силы самообороны ждали их сейчас в Накасе.
— Хосода-сан, послушайте! — сказал он.
—
Однако язык ему не повиновался. Что-то в мозгу заклинило: Чо хотел объяснить ей, что не имеет права удаляться от лагеря и территории телекомпании, но японские слова повыскакивали из головы. Что ж такое? Почему он внезапно перестал понимать и говорить на ее родном языке?
— Мы почти на месте, — сказала Хосода и принялась что-то объяснять водителю.
Чо не знал, что ему следует предпринять в этой ситуации. В Республике, будь то армия, завод, школа или собственный дом, никто из подчиненных (впрочем, Хосода не совсем подходила под эту категорию) не осмелился бы противоречить ему. Это было аксиомой. Подчиненные, младшие братья и сестры, дети, даже великовозрастные, не должны противоречить старшим. Правило не касалось лишь младенцев. Такая своевольная женщина, как Хосода, мигом вылетела бы из армии или партии и отправилась в удаленный исправительно-трудовой лагерь вместе со всей своей семьей. И она оказалась бы в изоляции: с момента выражения неповиновения всякое общение с таким человеком прекращалось.
— Хосода-сан, — повторил Чо, наклоняясь в ее сторону. — Нам нужно в Дзигёхаму, а не в Накасу.
Голос его не слушался, и Хосода различила лишь невнятный шепот.
— Простите, что вы сказали?
Что он должен сделать сейчас? Заорать, что им нужно возвращаться в Дзигёхаму; назвать ее дурой и ударить? Но это ничего не решит. Как Хосода отреагирует, если он вдруг прибегнет к насилию? Сожмется в комочек? Или окажет ожесточенное сопротивление? В любом случае он не сможет узнать ее мнение насчет захоронения товарищей, а время-то истекает… Но здесь было еще одно обстоятельство: его тяга к ней и возникающее из-за этого чувство вины. Нет, он не хотел бить ее или кричать.
Чо снова тихо сказал, что им нужно возвращаться в Дзигёхаму. Голос его был слаб и дрожал, как в тот раз, когда он просил начальство прекратить «дедовщину». Хосода никогда не жила в стране, где все общение состояло исключительно из команд, выражения подчинения и покорных просьб.
— А, вы все о том же? — произнесла Хосода с оттенком легкого раздражения. — Ну, в таком случае я выхожу.
«Н-да, у нее настоящий характер!» — подумал Чо. Нет, она не играла, не дразнила его. Если он сейчас откажется ехать в Накасу, она и правда выйдет из автомобиля. Поступит точно так же, как и тогда, когда заявила Огаве, чтобы тот искал другого ведущего для передачи.
Тем временем машина уже проехала мимо темных и безлюдных, забранных цепями выходов станции Ниситецу-Фукуока. Поскольку блокада стала свершившимся фактом, район обезлюдел, стянутые сюда полицейские силы были отозваны. Даже если и будет трафик, то до Накасы 1-тёмэ они доедут минут за пять. Чо вспомнил, что, собственно, хотел поговорить с Хосодой в машине. Ли Ху Чоль дал ему разрешение, но не указал конкретного места, где следует провести беседу. Глядя сквозь занавеску на улицу, другой Ли, охранник, спросил, куда они направляются.
— В Накасу, — негромко ответил Чо.
Ли несколько озадаченно посмотрел на него, но, поскольку он не знал, где именно расположен этот район, кивнул и продолжил изучать окрестные пейзажи.
Движение постепенно замедлялось, и наконец машина встала около моста Хариёси, где уже скопилось несколько десятков автомобилей. На западе небо еще слабо голубело, но здания вдоль берега превратились в черные тени. Из машины было видно, как на поверхности реки Нака отражаются разноцветные неоновые огни и как покачиваются на ветру прибрежные ивы. Слева был ресторан с вывеской в форме большого краба, клешни которого двигались в разные стороны. Чо поймал себя на том, что не может оторвать от него взгляд. Река, конечно, не шла ни в какое сравнение с Тэдонганом, но огромное количество людей и плотная застройка поражали воображение. Улицы, казалось, вибрировали от света и звука. Все это напоминало рой светящихся насекомых. Между машинами ловко сновали мотоциклы, доставляющие лапшу и пиццу. От киосков на берегу реки поднимались дымки, в патинко-салонах зажегся свет, вверх и вниз по улицам тянулись вереницы женщин в сверкающих блестками платьях.