Фатерлянд
Шрифт:
Чо знал, что через реку Нака переброшено не менее двадцати мостов. Служащие мэрии, работающие в лагере ЭКК, говорили ему, что где-то здесь, на маленьком, длиной чуть более километра островке, по форме напоминающем дельфина, расположено огромное количество закусочных, пабов, баров, не говоря уже о развлекательных центрах, кинотеатрах и магазинах. По размеру и по объему продаж этот район был крупнейшим в Японии. Всякий раз, когда речь заходила о Накасу, служащие мэрии сразу начинали советовать заглянуть туда, чтобы расслабиться и выпить. Полковник Хан Сон Чин в таких случаях с кислой усмешкой говорил, что, вероятно, их примут за токийских чиновников, если они появятся в этом
Однако это было далеко не то место, где пассажиры «тойоты» могли свободно разгуливать. Хосода слишком заметна, Чо, как ведущего телепрограммы, могли узнать в лицо, а Ли был вооружен и одет в военную форму. Случись конфликт с каким-нибудь пьяницей или толпой агрессивно настроенной молодежи, проблем не избежать. Впрочем, подумал Чо, если Хосода захочет выйти из автомобиля, он сможет узнать мнение по интересующему его вопросу хотя бы у водителя. Конечно, Хосода образованная и умная, но, как говорится, за неимением лучшего… Да, он определенно свалял дурака, выбрав для консультации эту женщину.
Через некоторое время машина тронулась. Переехав мост, водитель включил правый поворотник. Ослепительные неоновые вывески и толпы людей уступили место тускло освещенным улочкам. Машина сбавила скорость. Здесь тоже было множество магазинов, но уже какого-то подозрительного вида. Входы в дома были подсвечены ярко-красным и синим цветом, вид интерьеров закрывали шторы.
Тем временем Хосода болтала с водителем — мол, в таком-то магазине рыба для суши оказалась не совсем свежей; что мать кого-то из работников «Эн-эйч-кей» заболела, и так далее в том же духе… Иногда она поворачивалась в сторону Чо, чтобы сказать, что они почти приехали. Потом она замолчала. Ли, разглядывая накрашенных полураздетых девиц, хмурился. Машина проехала магазин с рекламой электрических ловушек для насекомых над вывеской. В прорези занавески, прикрывающей вход в соседнее заведение, Чо заметил женскую ногу. Он не мог понять, зачем Хосода привезла его в такое место; ему повсюду мерещились ловушки и засады. Успокаивая себя, он подумал, что двери магазинов, расположенных в деревянных двухэтажных зданиях, да и сама улица были слишком узкими, чтобы здесь могли развернуться силы полицейского спецназа. Неожиданные повороты улиц исключали возможность работы снайпера. Тяжелая техника здесь тоже не смогла бы развернуться. К тому же, появись в этом районе полицейские или солдаты Сил самообороны, среди населения немедленно возникла бы паника.
Автомобиль несколько раз свернул и теперь пробирался по какому-то переулку. Шум от автомагистрали стих. Не сказать, чтобы они слишком отдалились от нее, но это уже был совершенно иной мир, словно они попали в «мертвую зону». Машина проехала пустырь и заброшенную автостоянку, где догнивали старые автомобили. То тут, то там попадались женщины, одетые в бесформенные шерстяные свитеры. Некоторые из них, увидев дорогой автомобиль, складывали руки в молитвенном жесте, будто прося подаяния. Было еще довольно рано, и самые колоритные персонажи пока еще не вылезли из своих нор.
«Тойота» доехала до сплошь заросшей сорняками, огороженной металлическим забором детской площадки. Там были качели и еще какие-то полуразрушенные конструкции, а на гнилой скамейке рядом с пожилой женщиной, завернутой в одеяло, сидел одетый в шорты и кроссовки мальчишка. Они были увлечены беседой, около них, обнюхивая землю, вертелась рыжая собака. Издалека одеяло старухи напоминало турумаги —
По завершении трехлетней подготовки в Восьмом корпусе спецназа Чо был отправлен на курсы по пропаганде. Получив отпуск на три дня, он сначала отправился в Саривон, а затем, голосуя на дороге и подсаживаясь либо в армейские грузовики, либо в фуры торговцев, — на запад, к мысу Чансан. Оттуда был виден район, который марионеточное правительство Южной Кореи именовало «линией перемирия». Неподалеку, на острове Бекнён, стояли элитные части южнокорейских войск, осуществлявшие пристальное наблюдение за северной границей. На самой оконечности мыса располагался лагерь Народной армии.
Чо, разумеется, задержали и допросили: что он делает в этих местах? Он предъявил свои документы и пояснил, что хотел бы своими глазами увидеть последствия разделения, от которого страдала его Родина. Он говорил искренне, и ему поверили. Патрульные покопались в его личных вещах, попросили предъявить обратный билет, но после трех лет подготовки в Восьмом корпусе вряд ли его можно было принять за кого-то другого, представляющего опасность для Родины. Солдаты опустили его, пожелали доброго пути и рассказали, где находится единственная во всей округе гостиница.
Мыс Чансан был окутан туманом. Местность была пустынная, и от порывов морского ветра можно было потерять равновесие. В пути Чо застиг дождь, и он вымок до нитки. На сапоги липли тяжелые комья грязи. Хотя стояло лето, береговая линия была пуста, а подступы к пляжу затянуты колючей проволокой. Везде попадались таблички, предупреждающие о минах. По раскисшей грунтовой дороге Чо дошел до гостиницы. Вывеска на ней покосилась, краска совсем облезла. Постояльцев в гостинице не было — Чо узнал, что он первый гость за три прошедших недели. Трактирщик принес ему большую глиняную миску соджу, сказав, что это его согреет и придаст сил.
Пока в ванне нагревалась вода, дождь несколько утих. Откуда-то издалека Чо услышал хриплый мужской голос, поющий пхансори. Хозяин гостиницы сказал, что во время Войны за освобождение певец партизанил на юге, попал в плен и долгое время содержался в лагере на острове Чеджи, а когда начался обмен военнопленными, направился на север. Чо захотел пообщаться с этим человеком, и хозяин пояснил, что мужчина сейчас находится на незасеянном поле за гостиницей. Пхансори — что-то среднее между песней и сказанием — в Республике были запрещены, во всяком случае, Чо никогда не слышал, чтобы кто-нибудь в открытую их исполнял.
Он пошел по покрытой грязью дороге, голос служил ему ориентиром. В поле на плоской вершине холма стоял полуразвалившийся сарай. Под сгнившим карнизом на низеньком топчане сидел старик и пел для мальчика, устроившегося рядом. На старике было рваное пальто, и он качался и вертелся, словно исполняя некий танец. Пхансори рассказывала про Чун Хвана, национального героя. Когда подошел Чо, старик пел о том, как Чун Хван передает Мон Ём кольцо с драгоценным камнем, а она дарит ему зеркало; молодые люди клянутся вновь встретиться друг с другом: «Сердце добродетельного мужчины сияет, словно зеркало, верность добродетельной женщины сияет, как драгоценный камень…» Про исполнителей пхансори рассказывали, что они тренируют свои голоса, специально распеваясь на морозном воздухе. Грубый и пронзительный голос старика запал Чо в самую душу — казалось, он движет облаками и благоуханным зефиром.